чудовищно прямолинейна.
– А ты сама как думаешь – почему? – холодно спросил я. – Составь список возможных объяснений, выбери то, что тебе по душе.
Ее губы вздрогнули от обиды и злости. Алена возненавидела меня в середине июня. В тот день, когда мы снова плакали друг у друга на плече и я, по глупости и по пьяни, выболтал, что знал, что Дим в тот день пойдет к Малахову. Месяц, второй я тоже винил себя в этом, выгрызал себе сердце и печень по ночам. Вымаливал индульгенцию то у собственной совести, то у Димовой вдовы. Давал ей возможность обрушивать на меня новые, новые тонны боли, обиды, страданий… Но это было летом. Сейчас у меня другие цели.
– Почему ты не удержал его? – прошептала вдова, давясь слезами. – Ты же знал, что он опасен, этот псих! Ты предчувствовал, на картах гадал. Зачем ты отпустил его? Почему хотя бы не предупредил меня?..
Желание обнять ее, вспыхнувшее было в центре груди, я отследил, взял двумя пальцами, скрутил в узелок.
– Алена, ты хочешь найти виновного? Тут у нас совпадение: я тоже его ищу. Ты полагаешь, я подойду на роль виновного? Прости, но нет. Доказательная база против меня весьма слабенькая.
Спускаясь по лестнице, я думал о черном списке. Просто и изящно! Понять бы – зачем.
Вдова друга все стояла, стояла в дверном проеме, прерывисто, сдавленно дыша.
Я написал Марине утром. Звонить не стал: вряд ли она слишком обо мне беспокоилась. Не поверила ведь в Малахова-психопата, а верила в мою мальчишескую дурь, значит, беды не ждала. Да и говорить нам, в сущности, не о чем. Я – слон, она – ферзь. Точка. Причем точка стоит давно, девять лет как. И вот, вместо звонка я послал пять слов: «Все прошло хорошо, огромное спасибо». Чтобы не звучало слишком холодно, добавил два смайлика. Утром ответа не было, а пришел сейчас, перед закатом: «Давай начнем сначала».
И я спросил: «Где?» Она назвала адрес.
Получасом спустя она села в мою машину, положив на заднее сиденье большой картонный пакет. На ней вечные прямоугольные очки, на стеклах – капельки. Волосы – мокрые пряди, несмотря на капюшон плаща.
– Отчего водостойкие вещи всегда промокают первыми, а? – спросила Мариша и смачно чихнула. – В американских фильмах люди никогда не носят зонтов. Ходят себе под дождем – и хоть бы что. Никто не простужается! Почему так?
– Гамбургеры, – сказал я. – Простая логическая цепочка: бигмак – жир – энергия – тепло – никакой простуды. Плюс бактерии мрут от консервантов. Едем ко мне греться. Через МакДрайв.
– Давай начнем по-другому, – сказала Марина. – Метафоры про собак – это было забавно, и гамбургеры – тоже. Но давай чуток иначе, а?
– С удовольствием, – ответил я.
– Я обманула тебя, – сказала Марина.
– А я – тебя.
Она замешкалась с ответом, даже бровки чуть дернулись вверх. Приятный такой миг моего торжества.
– Хочешь знать, в чем? Понимаешь, на дворе – октябрь, а я – уже не мальчишка. В июне еще был, сейчас – нет. Пойти на встречу с убийцей, помахать кулаками этак альфа-самцово, пригрозить, пообещать месть… Сурово заглянуть в глаза: нет ли там, понимаешь, вины аль раскаяния, иль просто страха предо мною, гневным?.. В июне мог бы все это, но не стал, перебил коньяком. А сейчас иначе – остыло, затвердело. Я не планировал схватку. Шел к Малахову с единственной целью: проверить, что он может. Выяснить, способен ли пробить твою защиту. Оказалось, да. Теперь я точно знаю: он мог убить Дима.
– Круто, – сказала Марина, шмыгнув носом. Прозвучало уважительно. – Хорошо сработал.
– Благодарствую.
– А вот моя правда. Не было никакой защиты.
– Что?..
– Вспомни теорему А.
Первый постулат, которому учат пситехников, мы зовем меж собою «теоремой А». По-студенчески он звучит так: «Мысли ходят привычным путем». Чем больше раз срабатывала в голове некая ассоциативная цепочка, тем больше вероятность, что в подобной ситуации она сработает вновь. Привык наступать на грабли – вновь и вновь пойдешь той же тропинкой, сколько бы ни было шишек на лбу. Мы изучали примеры. Начиналось с простеньких: трижды сказал «да» – скажешь и в четвертый раз; трижды посмотрел «Иронию судьбы» – теперь и новый год без нее не наступит. Продолжалось штуками сложными и мрачными, но сходными по сути: о защитной жестокости, что легко входит в привычку; или о людях, ранящих нас, которых мы упорно разыскиваем на жизненном пути и старательно к себе приближаем. Потом следовало длительное научное объяснение: о нейронных мостах, миелинизации, ассоциативных связках. О замкнутых контурах: закольцованных путях, по которым мысль может бегать бесконечно, сама себя усиливая с каждым проходом. Я не верю людям, ибо они лживы; я зорко высматриваю ложь, потому часто вижу ее и часто убеждаюсь: люди – подонки. Нельзя верить им, нужно еще лучше отточить свою подозрительность, и заметить еще больше лжи, и еще вернее убедиться: все они – грязные крысы, бесчестные мрази. Им нельзя верить,
