– Правда, правда.
– А подолгу? Так, чтобы его не было, скажем, несколько месяцев?
– Нет, что вы! Юрочка не был каким-то этим… малолетним преступником или наркоманом! Никуда он не пропадал, учился как надо!
– Да, да.
– Он даже на каникулах приходил помогать. Хорошо помню: когда мы красили стены, и когда в библиотеке была уборка.
– Правда! Нужна была помощь – всегда его можно позвать. Он редко на каникулах уезжал. Оставался в городе с родителями…
Мариша пролистала блокнот назад – он был усыпан неразборчивыми записями. Поискала нечто несуществующее, нахмурилась.
– Простите, не могу найти… С какого класса он учился у вас?
– С пятого, кажется… Нет, с шестого.
– Да, верно, шестой-Б, хорошо помню.
– Правда, правда. Его родители привели в сентябре, уже занятия начались, но они очень просили, и мальчик такой тихонький… Как тут откажешь…
– В сентябре? Отчего они так затянули с переводом, не знаете?
– Кто знает… может, только переехали в Полтаву…
– Да, наверное. У него хорошие были родители, часто ходили на собрания, если что надо – не отказывали… Бедная женщина!
Любопытно, кем они считают Марину, все эти пожилые классные дамочки, наперебой спешащие ответить? Журналисткой? Кузиной Юрочки? Доброй самаритянкой? Скорее всего, никем не считают, даже не задаются таким вопросом. Марина так легко прошла сквозь их оборонные сооружения, так незаметно просочилась в щели меж камней, что у них и тени сомнений не возникло. Спрашивает – значит, так надо. Ищет Юрочку – дай бог найти! Она хочет только добра, это же с первого взгляда видно!
Задумавшись, я чуть не упустил странный оборот, но в последний миг поймал. Вмешался в беседу:
– Бедная женщина? Это вы о матери Малахова? А почему она бедная?
На меня посмотрели, как на лунатика. Пока я не раскрыл рот, был вовсе невидим в тени Мариши.
– Как?.. Вы не знаете?.. Вам бы следовало знать! Такая трагедия!..
– Тихий ужас… – Марина спала с лица. – Даже вспомнить страшно.
– Как он только мог, а? Вот бывает же такое: живут двадцать лет вместе, душа в душу, а потом…
– Точно говорят: дьявол вселился! Иначе и не скажешь!
– Оль Яковна, вы о чем?..
Одна учительница оказалась не в курсе дела, как и я. Завуч скорбно пояснила:
– Он убил ее.
– Юрий убил свою мать?! – я чуть не подпрыгнул.
– Да вы что!.. – завуч дернулась, как от плевка в лицо. – С ума сошли! Не Юра, его отец! Убил жену прямо на кухне. Ни с того ни с сего взял и… Два года назад. Повсюду писали.
Мне пришлось переспросить, а завучу – повторить. Вышло совсем не пситехнично, а тупо и в лоб. Да вы что?! Да быть не может! Точно не врете?! Но тут уж было не до деликатности.
Испокон я был уверен, что Юрий Малахов – сирота, а родители умерли давным давно. Почему я так считал? Да и не только я – все участники следствия!.. Юрий сам сказал так, и в этом мы ему поверили. Он не предъявлял свидетельств о смерти, но и врать-то смысла не было. Будь родители живы или мертвы – это никак не влияло на решение суда.
И вот теперь всплывает… Мать убита отцом два года назад. Отец жив до сих пор – в месте лишения свободы.
– Как ты это делаешь?
Я вел машину, Мариша задумчиво грызла ноготь.
– Тут вопрос многолетней практики… Я начала еще в старших классах школы и пристрастилась. Когда ногти крашеные, знаешь, какой лак вкусный!
Усмехнулся.
– Ты не использовала ни волевое давление, ни суггестию, но вся школа страстно желала тебе помочь. Как ты на них повлияла?
– Я и не влияла, вот в чем секрет. Просто попросила. Знаешь, какие чудеса творит вежливость…
– А если отключить режим дурочки?
– Все, отключила. Это вопрос безусловного доверия, или же – абсолютной конгруэнтности. Я просила так – теми словами, с той интонацией, мимикой – что у них не возникло настороженности. Они не усомнились, что именно я могу просить именно об этом. Прошла в щель их защитных систем, не задев колючей проволоки.
– Вот черт, а! Это же старые училки – насквозь закостенелые существа. Они вокруг себя нагородили бетонных стен, как в бункере! Если там есть щели,
