то в волосинку толщиной. Как ты сумела рассмотреть?..
Мариша пожала плечами:
– Провоцируешь меня на нескромность. Смотри, потом не жалуйся.
– И в мыслях не было тебя хвалить. Я из практических соображений… Мы хотим, чтобы человек, убивший жену, дал показания против сына. Как думаешь, много у него щелей в защите?
– А можно, я сыграю плохого полицейского? Можно? Ну, пожалуйста!..
Василий Малахов сидел по ту сторону железного стола. Лысый череп, морщинистый лоб, густые тяжелые брови, жесткие усы. Заключенный смотрел исподлобья, упершись обеими руками в столешницу. Полная фронтальная защита: сколько было у него бетонных блоков, все перетащил вперед и выставил между собой и нами в три слоя. Сквозь эту стену он не видел ничего – да ему и не нужно было.
Мариша минуту разглядывала Василия, постукивая авторучкой. Пером, колпачком, пером, колпачком… Легкие уколы перед артобстрелом. Видела ли Марина щели? Не знаю. Я не находил.
– Мы из ментуры, – ровно сказала Мари. – Хотим закрыть твоего сына.
Заключенный на миг сверкнул зрачками. Конечно, он молчал.
– Юрий – тоже убийца. Но половчее тебя.
Сделала паузу, вертя в пальцах ручку. Щелк – щелк.
– За полгода троих оформил.
И тут я увидел щель. Залп из крупного калибра не пробил бетон, но оставил тонкую трещину, в нее проблеснуло чувство: мрачный, недоверчивый интерес.
– Первой грохнул женщину, школьную училку.
Мари выложила на стол фото Петровской.
– Вторым – старика из редакции.
Новое фото: безрукий труп Ивана Березина.
– Потом – мента.
Еще фото.
– Сынуля превзошел отца. Это часто бывает.
Подвинула фотографии к заключенному. Он старался не смотреть… но не сдержался. При взгляде на Катерину что-то дрогнуло в лице. Тогда я увидел вторую щель: страх.
– Ты ни хрена не знаешь, – презрительно бросила Мари. – Откуда тебе знать.
Василий сжимал край столешницы, белели костяшки.
– Не ты его учил. Ты сразу вляпался, а он до сих пор бегает.
Бетонная стена крошилась, разбегалась паутина трещин.
– Ты вообще ничего не знаешь про своего сына. По глазам вижу. Тут и спрашивать нечего. Зря мы пришли, не будет от тебя толку.
– Он мне не сын, – процедил Василий.
– Сам не лучше! Он троих убил, зато чужих. Ты – свою жену. Еще разберись, что хуже.
– Эта стерва мне изменила. Нашла себе кобеля.
– Да мне плевать. Не за тобой пришла.
– Про Юрия ничего не скажу.
– А я и не ждала. Пришла просто глянуть в твои глаза и понять: знаешь ты что-то о сыне или нет? Теперь сама вижу: не знаешь. Для тебя это – как ломом по голове.
Она глянула на фотографии. Неторопливо собрала их, сунула в сумку. Я следил за лицом Василия. Мрачный интерес, страх. И испуг, когда Мари убрала фото. Ему было страшно не знать.
– Зачем он их убил?.. – это Василий спросил, не Мари.
– Это ты меня будешь выспрашивать? Много чести.
– Я расскажу тебе, что знаю.
– Ты ничего не знаешь. Вырастил черта и сам не заметил. Это часто бывает.
Она поднялась.
– Идем, Вова.
Так и не сказав ни звука, я тоже поднялся. На лице заключенного отразилось отчаяние. Боялся, что мы уйдем сейчас, оставив его наедине с ужасом.
