Он поздоровался, спросил, как дела, сказал, это хорошо, что отдыхаю, это хорошо, что в отпуске. Отдых – он очень нужен, особенно после таких трудных времен… Я понял: дело у него ко мне неловкое и не особо важное. Спросил напрямую:
– Сан Дмитрич, что-то случилось?
– Вот какое дело, Владя… Малахов пропал.
– В каком смысле – пропал?
– Нет ни на работе, ни дома, и дозвониться до него нельзя.
– У него разве все еще есть работа?..
– Уже нет. Но он должен был заехать в свою контору за документами, и не приехал. Они стали звонить – телефон отключен. Один из бывших коллег, приятель, зашел к нему домой – там Малахова не оказалось, хотя машина стоит во дворе. Тогда сослуживцы позвонили нам – узнать, не у нас ли Малахов по какой-то причине. Но он, конечно, не у нас.
Прелюбопытно. Зачем исчезать, если полиция не имеет к нему вопросов, а меня он не боится? Исчез потому, что готовит нечто новое? Или уже совершил еще одно убийство и скрылся, поскольку на сей раз прошло не так гладко? Конечно, все эти вопросы – не к следователю. У него я спросил другое:
– Сан Дмитрич, а зачем вы мне сообщаете об этом? Его исчезновение, по-вашему, что-то означает?
– Нет, Владя, тут как раз в том дело, что исчезновение ничего не значит. Он же, понимаешь, полгода под следствием провел. Легко можно представить, как ему все осточертели. Выключил телефон да и сбежал куда-нибудь в село – никакого криминала.
– Тогда зачем звонить мне, если ничего не значит?
– Я хочу, Владя, чтобы ты узнал новость от меня, а не от кого-нибудь другого. Слухи до тебя так или иначе дойдут, можешь себе нафантазировать всякого. А фантазировать тут нечего и незачем, понимаешь?
О, да, теперь понимаю.
– То есть, вы хотите, Сан Дмитрич, чтобы я был паинькой и не мутил воду?
Последовала неловкая пауза.
– Я хочу, чтобы ты забыл, наконец, об этом деле. Тут был сигнал, что ты в нем продолжаешь копаться, и это есть весьма нехорошо. Я ведь не должен напоминать, что ты не имеешь права самовольно вести расследование?
– Все будет хорошо. Я ничего не делал самовольно и не сделаю. Просто проглядывал дело напоследок, прежде чем стереть.
– Что ж, рад это слышать, – с облегчением констатировал следователь и попрощался.
Оказывается, очень легко врать полиции. Не то, что врать ферзю.
21 октября
Противоположности притягиваются… Ну да, ну да.
Противоположности смотрят друг на друга через бездну космического вакуума со своих родных планет, со своих Марсов, Венер, Меркуриев, и хватаются за головы: а что, там тоже есть живые существа?! О, боги! Возможно ли такое!..
Противоположности никак не верят в то, до какой степени они разные. Наравне с неизбежностью смерти, практически невозможно принять факт: другой человек – он совсем другой. Абсолютно. И те, кто вопиюще, сокрушительно на нас непохож, вызывают ужас и отторжение – наравне с интересом. Держаться бы подальше, ведь они – опасны, они – неведомые звери. Но все же – рассмотреть бы, принюхаться, прислушаться… а вдруг в них есть нечто человеческое?..
Я заметил Марину на втором курсе. Она была громкая, подвижная, развеселая. Вот именно с приставкой «раз-». Участвовала в любой компании, что куда-нибудь собиралась: на шашлыки, на футбол, на пляж, в Карпаты, на Камчатку. Если предлагали: «Марина, едем с нами», – она восклицала: «Едем! Едем! А куда?». К слову сказать, футбол она обожала – вплоть до громогласных воплей перед экраном. Марина плевать хотела на фигуру, ела беляши с мясом, пережаренные мини-пиццы и пирожные «Дружба». А если ты ел нечто подобное на ее глазах – горе тебе, непременно заплатишь дань. Марина нахально встревала в любой оживленный разговор: «О чем вы таком интересном?!» Если что-то было ей нужно, подбегала и встряхивала тебя за плечи: «Дай конспект по транзактному – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» Марина всегда бегала. Даже когда не спешила, то шла так пружинисто, что слово «бег» лепилось лучше, чем «ходьба». Носила обувь только на низком ходу… а если лупил весенний дождь, могла и вовсе обойтись без обуви. Единственное, что было в ней от интеллектуала-пситехника – это прямоугольные очки в темной оправе. Очки делали свое дело: все экзамены Марина сдавала с первого захода.
А я… Я-то представлял собой сферического интеллигента в вакууме. Очков я не носил. Был высоким, худым и бледным: ни дать, ни взять Раскольников. Я понятия не имел, как общаться с людьми. Черт, и в академию-то пошел в отчаянной надежде научиться! Компании больше трех человек вызывали сомнение, больше пяти – осязаемую тревогу. Попросить что-то у кого-то для меня было подвигом, взять без спросу – абсурдом. Я терпеть не мог, когда
