что-нибудь требовалось мне от окружающих. Человек должен быть самодостаточен, ага… Разговоры нечасто меня интересовали, а если так случалось, я долго слушал и выбирал момента, чтобы вмешаться. Шашлыки или пляж я мог вытерпеть, Карпаты или Камчатку – ни за что. Один день непрерывно среди людей был для меня испытанием, два дня подряд – непосильной ношей. Меня окружало невидимое кольцо, ограничивало кусочек личного пространства – моего собственного, запретного для всех. Когда люди вторгались в него, мне делалось неуютно до боли. Я принимал уединение, как диабетики принимают инсулин. Пять инъекций одиночества в неделю, двухчасовыми дозами, иначе наступит кома.
Марина была для меня инопланетянкой. Пришелицей, явившейся завоевать и поработить. Я не мог понять, почему ее так охотно берут в компании – с ее-то психической экспансией, с нахальством, едва прикрытым веселостью! Почему преподаватели ставят высокие оценки – неужели обманываются квадратными очками и напускными морщинками на переносице? Почему вообще законы социума и психологии допускают ее существование?! Такие, как Марина, не учатся в престижных ВУЗ-ах. Они выходят замуж за байкеров или йогических гуру, работают официантками или тренерами в спортзалах, уезжают в Крым или Тибет, обретают счастье, родив стайку грязненьких улыбчивых детишек. Марина – сбой в системе подготовки пситехников. По уровню осознанности и интеллекта пси-тэ должен стоять выше среднего обывателя. Марина же едва прошла полпути от шимпанзе к питекантропу.
Да, как и все неведомое, инопланетное, терпко пахнущее опасностью, Марина вызывала интерес. Не такой, конечно, чтобы поговорить наедине. Я наблюдал дистанционно, делал выводы из случайно услышанных, подмеченных обрывков. Кто такая Марина? Как вышло, что она здесь – там же, где я? Почему все, кроме меня, ее терпят?.. На третьем курсе начались аналитические предметы: бесконтактная диагностика, вербальные и невербальные трансляции, энергетическая сенсорика… Словом, все о том, как вскрыть человека, не прикасаясь к нему руками. Стоит ли говорить, кто стал первым предметом моих исследований!..
Я старался соблюдать непредвзятость. Не люблю ни обезьянок, ни пришельцев, но я – ученый, исследователь, в конце концов! Констатировать факты и делать выводы – строго логично, без эмоций. Марина пьет пиво. Марина громко хохочет – тем громче, чем глупее была шутка. Марина носит конспекты и ручки, свалив их в сумку бесформенным комком хаоса. Марина рисует на полях тетрадей… ах, если бы цветочки! Нет, больные каляки-маляки, как ясельное дитя. Марина морщит лоб – будто простенькая мысль стоит ей немалых усилий. У Марины круглые румяные щеки, не испорченные никакой рефлексией, и пухлые губы – такая оральная фиксация, что Фрейд аплодировал бы стоя… Ну, как смотреть непредвзято на это заморское чудо?!
Были, впрочем, и другие факты. К чести своей, я не отбрасывал их, как неподходящие к теории, а бережно хранил до поры, пока не появится им объяснение. Самой удивительной была энергетика Марины. Первый, нижний центр – витальность, жизненная сила – у нее светился очень ярко, и этого следовало ждать. Чем проще человек – тем ниже его энергетический полюс. Выживание и сексуальность – два нижних центра. Большинство обывателей никогда не поднимаются выше. А вот Марина… наравне с витальностью у нее горел и шестой центр: тот, что эзотерики называют аджной или третьим глазом. Центр осознанной волевой силы.
Однажды я взял у Марины конспект. Так вышло… пожалуй, неслучайно. Я придирчиво рассмотрел те самые каракули на полях: во славу иронии, это был как раз конспект по проективным методикам. Любой рисунок, сделанный человеком, носит отпечаток его психики… Я не смог понять, какие черты Марины отражаются в этих дурных бесформенных узорах. Но располагались они не случайно – тут уж я уловил закономерность. На тех страницах, где шел материал попроще, записи становились краткими – по паре слов на тезис, а на полях появлялись каракули. Марина рисовала от скуки, а скучала тогда, когда лекция не заставляла думать.
Я присмотрелся и к морщинкам на переносице. Однажды заговорил с Мариной о психологии масс. То был четвертый курс, мы изучали коллективную психодинамику. Я взял большую лопату и стал вкапываться в недра. Онтогенез подобен филогенезу, развитие индивидуума – развитию вида. Но характер малых групп отличается от характера популяций (скажем, городов), а тот, в свою очередь, от характера народов. Какая же из групп повторяет в своем психическом развитии черты отдельного человека? Может быть, ни одна? Может быть, мышление группы определенного размера подобно мышлению человека некоего возраста? Малая группа (банда, тусовка) – дитя; село или небольшой город – юноша; мегаполис или профессиональное сообщество – взрослый человек; народ – старик, впадающий в детство… Разглагольствовал в таком вот духе, вворачивал хитроумные исторические примеры, а сам глядел на переносицу. Марина нахмурилась лишь тогда, когда мы стали лепить эволюционную теорию Геодакяна к динамике поздней Римской Империи. Вот тут у пришелицы появился повод поразмыслить. А раньше все было ясно, нечего морщить лоб.
А потом она позвала меня на свидание. Подошла и заявила:
– Значит, так. Я приглашаю тебя на свидание. Ты, конечно, против и, само собой, в шоке.
Ответил:
– Я с этим как-нибудь справлюсь. В кино?
Она сказала:
– «Властелин» идет в 20—30. Встречаемся ровно в восемь. Полчаса говорим на страшные темы, потом отвлекаемся на фильм, зализываем раны.
Ровно в восемь дело дошло до страшной темы, и Марина взяла меня за руку.
– Можно, я начну, а? Не хочу это слышать от тебя. Самой сказать – не так больно. Я – психотик, шизоид. Меня – двое. Одна живет и чувствует, хохочет, поет, влюбляется, плачет… Вторая – только смотрит изнутри и думает. Когда переживаю чувство, я будто вижу его со стороны. Себя, чувствующую, вижу. Я могу анализировать себя в любой момент, даже когда рыдаю от горя или переживаю оргазм. Могу выключить эмоции, если захочу. Это жутко. Я – не та, что
