отсюда пораньше!
Пока Овечкин спешил к воротам, капитан связался с диспетчером, и противовзрывная плита поползла в сторону, скрываясь в бетонной толще. Антон вошел в шлюз, махнул рукой камере видеонаблюдения, и запирающиеся ворота заглушили рев моторов продолжившей работы техники. Сегодня неплохой день! Даже лифтовую шахту во время спуска трясло всего один раз, да и то вибрации были незначительными. Он их даже не почувствовал. Понять, что шахту трясет, можно было по вспыхнувшему на сенсорной панели лифтовой кабине предупреждающему индикатору. Система сообщала о вибрации шахтного ствола и снижении скорости спуска согласно требованиям безопасности. Из-за этого лифт добирался до бункера значительно дольше, и внутри кабины противорадиационной обработки скафандра Овечкин оказался только через десять минут.
– Господин Овечкин! – сотрудница службы радиологического контроля с взволнованным выражением лица суетилась возле компьютерного интерфейса системы управления очисткой. – С вами все в порядке? Диспетчер сообщил, что вы получили сильную дозу облучения!
Пункт радиологического контроля организационно входил в состав входного блока, подчинялся дежурному диспетчеру и располагался сразу за шлюзовыми камерами. Территориально он состоял из трех помещений: помещения дезактивации, в котором, собственно, и находились кабины противорадиационной обработки, помещения контролеров, отделенного от дезактивационной толстой прозрачной стеной из освинцованного стекла, и помещения для снятия скафандров. В дезактивационной имелось пять кабин для очистки и шкаф для хранения радиоактивных предметов, которые нельзя оставлять на поверхности, но не имеет смысла подвергать очистке. Подобного инструмента было полно, изготовленный для галочки шкаф не мог вместить и трети, поэтому основную массу носимого оборудования приходилось оставлять в шлюзе. Из-за этого внутренняя шлюзовая камера походила на барахолку подержанного инструмента, украденного гастарбайтерами, разбежавшимися при приближении полиции.
Кабины, внутри которых проводилась противорадиационная обработка скафандров и прочих предметов, имели как ручную, так и автоматическую систему управления. Пользоваться ручной панелью, находясь внутри скафандра под струями различных очищающих порошков и жидкостей, было очень неудобно, и этот вариант предназначался для крайних случаев. В нормальном режиме кабины управлялись контролерами, наблюдающими за процессом как визуально, через прозрачную разделительную стену, так и посредством видеонаблюдения. Данные с соответствующих датчиков выводились на компьютерные панели, процесс был полностью автоматизированным, и присутствие человека-контролера требовалось для принятия решений в нестандартных ситуациях. Таковые случались нередко, но никакой сложностью обычно не отличались, что-то вроде того, как сейчас: Овечкину необходимо отнести на зарядку резак и пару других устройств, которые уже помещены в соседнюю кабину, и система запрашивает у контролера подтверждение на обработку нестандартного объекта. Потому что кабин для обработки оборудования в «Подземстрое-1» не имеется. Не предусмотрено проектом. Бункер создавался как автономный самодостаточный объект, которому не требовались работы на поверхности. Если бы не пять тысяч сто двенадцать человек вместо двух тысяч трехсот, то он таким бы и был. А так – так мы имеем мем «в этом отеле ни хрена нет».
– Надеюсь, до этого не дошло, – Овечкин немного расставил в стороны руки и ноги, принимая предписанную для процедуры позу, и внутри кабины засвистел сильный воздушный поток. Началось обеспыливание, первая стадия очистки. – Но сегодня бураны со стороны эпицентра, и без того смертельно опасный фон сильно подскочил, поэтому мы вынуждены сократить время пребывания на поверхности. Я работаю в самой опасной зоне, соответственно, вернулся первым. Остальное выяснится в медотсеке.
– Я очень переживаю за вас, господин Овечкин! – тон девушки сохранял тревогу. – Мы все волнуемся за строительные бригады, рискующие своим здоровьем ради общего выживания! Но за вас я переживаю особенно: ведь вы Инженер, уникальный специалист, которых очень мало, и вы рискуете жизнью!
– Кто-то должен делать это, – Антон приподнял руки, и контролер начала вторую фазу: очищение сухим порошком, подающимся под давлением. – Как вы правильно заметили, Инженеров очень мало. Но работы, выполнить которую может только Инженер, очень много. Необходимо идти на риск ради всех. Я уже не говорю об экспедициях.
– Как хорошо, что у нас есть такие герои, как вы! – тоном преданной фанатки воскликнула она. – Это вселяет в меня уверенность в завтрашнем дне! Весь Центр надеется, что вы решите проблему с продовольствием! Я все понимаю, но все равно очень переживаю за вас, господин Овечкин, вы слишком рискуете!
– Можете звать меня Антоном, Наиля, я не против. – Фаза сухой очистки завершилась, и началась жидкостная обработка. Распыляющийся под высоким давлением химический раствор превратил лицевой щиток гермошлема в мутную поверхность, исключая возможность обзора.
– Это будет нарушением Положения об Особом Положении! – заметно испугалась девушка и заученным тоном произнесла: – В радиоэфире обращаться к собеседнику можно только по его уникальному позывному, а в случае отсутствия такового – по фамилии. В процессе служебного, официального и общественного взаимодействия сотрудники Центра обязаны соблюдать субординацию и избегать панибратства. Кроме позывного, допускается обращение по званию, должности, фамилии или комбинации вышеназванных данных. Обращение по имени-отчеству допускается только с официального разрешения вышестоящего начальства! Мы с вами разговариваем сейчас по громкой связи, это приравнивается к радиоэфиру!
– Вы правы, госпожа Гасанкулиева, – Овечкин сделал нарочито серьезный тон, – не будем нарушать ПОПу.
В кабине началась фаза горячей сушки, финальная стадия процесса очистки, мутный гермошлем вновь стал прозрачным, и Антон увидел улыбающееся лицо контролера. Девушка оценила шутку, но не рискнула ответить. Что неудивительно. Все переговоры прослушиваются людьми Абрека, и никто не хочет
