Я чувствую, что сейчас взорвусь. Я бомба. Граната с выдернутой чекой. Надо выпустить наружу то, что разрывает меня на части. Как тогда: побежать в лагерь у реки – и убивать, убивать, убивать, пока не устанет рука, а потом взять нож левой… Или прикончить паскуду Леденца мучительной и страшной смертью…
Убивать некого. Все мертвы. И я сейчас взорвусь и тоже стану мертвым.
Наверное, я произношу это вслух. И сам себя не слышу.
Зато слышит Плащ. Негромко произносит:
– Хватит смертей, Петр. Пора дарить жизни, а не отнимать.
Медленно поднимаю голову, смотрю на него. Он кивает.
– Я сумею?
– Сумеешь, Петр, сумеешь.
– Но… нужен Шляпник… с его бадьей…
– Зачем? Дядя Ваня свое дело сделал. Ты все носишь в себе, но боишься воспользоваться.
Ничего я не боюсь! Ну да, боюсь… Даже сейчас, когда уж точно все потеряно, все-таки осталось, что терять, – свое «Я», личность Питера Пэна. Недавно на собственной шкуре почувствовал, как это бывает… червь во прахе, тьфу…
– Цена прежняя?
– Не тупи, Петр. Какие еще скидки, до Черной пятницы почти пять месяцев. И не медли, некоторые биологические процессы необратимы.
– Что я должен сделать?
Он протягивает обе ладони.
– Положи руки на мои. Можно обойтись без этого, но так будет быстрее и проще.
Я успел подумать, прежде чем наши ладони соприкоснулись: если что, сбегу. Разузнаю все их тайны, секреты, пойму изнутри, как работает вся дьявольская механика, и…
И через мгновение мне уже казалась чрезвычайно глупой эта мысль Питера Пэна, он вообще не блистал умом. Хорошо, что я, Петр, наконец-то от него избавился.
Решил поиграть в Штирлица в логове врага, наивный дурачок. Штирлиц застрелился бы, оказавшись в таком ментальном единении с коллегами по РСХА.
Для меня сейчас открыты мысли, воспоминания и умения Марии, некогда звавшейся Марианной Купер. И Светлячка, названого моего братишки. И остальных учеников, связанных в единое целое Учителем. Я знаю: они сейчас умеют, что умею я, мои мысли и воспоминания принадлежат им тоже… Какой тут шпионаж, не смешите, – разве может левое полушарие мозга шпионить за правым, что-то замышлять против него?
То, что делали молокососы в Хармонте, называя сплетение тел «капеллой», вызывает сейчас снисходительную улыбку. Они лишь суммировали свои детские, щенячьи умения. Мы перемножаем свои – иные исходные данные, иное математическое действие, – и совсем иной результат.
– Приступай, Петр, время дорого.
– Да, Учитель.
Я смахиваю со лба едкий пот, наползающий на глаза. Чинить технику было легче, быстрее и проще, но дело сделано… Камуфляж Максима Панова разодран, вспорот пулями, но теперь это единственные повреждения, оставшиеся после стрельбы в упор.
– Учитель, он не дышит, сердце не бьется… Я все «починил», но как «включить»?
– Эх, Петр, Петр… Читать надо было в детстве классику… Просто скажи: «Встань и иди!»
Говорю, и в момент произнесения понимаю, что слова не важны, никакой силы в них нет, можно произнести любую бессмыслицу, главное – верить: встанет и пойдет.
Максим Панов шевелится, тихо стонет.
Часть вторая
Аз есмь человек
Глава 1
Чудеса локального масштаба
Объявившийся в Волхове лжепророк творил чудеса три дня и три ночи подряд без перерыва и смутил многих.
Надлежало пресечь брожение умов в самом начале, пока лавина преувеличенных слухов не набрала ход. Мы с Марией отправились в Волхов, причем не порталом – Учитель настоял на пешем способе передвижения: посмотреть на людей, «понюхать воздух», как он выразился.
Шагали по дороге, которая когда-то называлась Мурманским шоссе М-18, потом федеральной трассой Р-21 «Кола», а сейчас, после Выплеска, ее правильнее было бы назвать кладбищем автомобилей. По крайней мере на первом, ближнем к Зоне участке, до пересечения с Невой в районе Кировска.
