Вызовите акушерку. Тени Ист-Энда

стульями у каждого. Старики сидели, положа руки на стол и глядя на соседа напротив. Кто-то положил голову на руки. Все молчали. В комнате едко пахло мочой и потом. Высокие окна пропускали свет, но выглянуть в них было невозможно.

Наконец я заметила мистера Коллетта в дальнем углу комнаты. Он сидел, опустив взгляд, и не видел меня. Я подошла и поцеловала его.

Он ахнул, и глаза его увлажнились. Губы его задрожали, слёзы потекли по щекам.

– Девочка моя, Дженни, вы всё-таки пришли, – прошептал он и умолк, охваченный чувствами.

Я подвинула соседний стул, села рядом и взяла его за руки.

– Я бы и раньше приехала, просто думала, что вам нужно устроиться, познакомиться с соседями. Простите, если решили, что я больше не приду.

– Да… нет, ничего страшного, милая моя, всё хорошо, – пробормотал он. – Теперь вы здесь, и я счастлив. Я так благодарен.

Он пожал мне руку. Я закусила губу, стараясь не расплакаться, и оглядела безрадостную комнату и апатичных стариков. Я не знала, что сказать. Раньше мы легко беседовали, и нам вечно не хватало времени, чтобы наговориться. Но теперь я словно онемела и задавала лишь пустые вопросы вроде: «Ну как вы тут?», «Как кормят?», «Вам удобно?» – на что он уныло отвечал: «Всё в порядке», «Спасибо, не стоит волноваться».

Шли минуты, и мы подолгу молчали. Я понимала, что мне пора, поскольку вечерние обходы начинались в четыре часа. У меня ушло по меньшей мере сорок пять минут, чтобы найти его, и времени оставалось мало. Визит получился короткий, мне было жаль уходить, и я попыталась сбивчиво объясниться.

– Идите, милая, не тревожьтесь за меня, – просто сказал он.

Я вновь поцеловала его и убежала. У двери я обернулась – он поглаживал себя по щеке, в том месте, где я прикоснулась к нему своими губами, и плакал.

Не знаю, как я не угодила в аварию по пути в Ноннатус-Хаус. Я была вне себя от горя.

После ужина я поговорила с сестрой Джулианной. Она молча выслушала меня и долго ничего не произносила. Думая, что она не осознала, что произошло, я уточнила:

– Вы же меня понимаете? Там просто ужасно. Ему нельзя там оставаться.

– Я всё понимаю, дорогая моя. Я вспоминала слова, сказанные Господом нашим Петру. Они есть в Евангелии от Иоанна: «Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострёшь руки свои, и другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь». Речь шла о смерти святого Петра, но мне всегда казалось, что это относится ко всем нам. Годы идут, и мало кто до последнего сохраняет силы и здоровье. Большинство становятся беспомощными и зависят от окружающих, нравится нам это или нет. В старости учишься быть кротким.

Я не знала, что сказать. В разговорах с сестрой Джулианной это происходило нередко. Она обладала такой ясностью мысли и чистотой языка, что ответ не шёл на ум.

– Трагедия мистера Коллетта в том, – продолжала она, – что вся его семья погибла в войнах.

Трагедия – это одиночество, а не условия жизни. Сомневаюсь, что он их замечает. Вам это кажется неприемлемым, а он, возможно, не обращает внимание. Живи он в роскошном дворце, ему было бы так же одиноко. Вы его единственный друг, Дженни, и он любит вас. Будьте рядом с ним.

Я сказала, что уже поклялась себе так и поступить, и вновь начала ругать бесчеловечную жестокость, с которой старика выгнали из квартиры, где он спокойно жил.

Она прервала меня на полуслове:

– Я знаю. Поймите же, Альберта-билдингс давно следовало снести. В наши дни никто уже не готов мириться с насекомыми и антисанитарными условиями. А значит, люди должны съехать.

Я прекрасно вижу, что большинство стариков не в силах приспособиться к новым условиям, и многие из них теперь умрут. И тут мы снова возвращаемся к словам Иисуса: «Когда состаришься, то прострёшь руки свои, и другой препояшет тебя, и поведёт, куда не хочешь».

Она улыбнулась, видя мою печаль, и сказала:

– Мне пора на службу. Присоединитесь к нам сегодня?

Безвременная красота вечерней службы чуть успокоила мою измученную душу.

Господи, даруй нам мирную ночь и счастливый конец дня.

Мне вспомнился мистер Коллетт и другие старики, отделённые – даже друг от друга – одиночеством.

На тебя, Господи, уповаю. Не дай мне впасть во смятение.

Огоньки свечей на алтаре отражались в окнах, окружая монахинь и не пуская в часовню тьму снаружи.

Будь же моей опорой и пристанищем.

Иудеи и христиане вот уже несколько тысяч лет черпают силы и мудрость в подобных псалмах.

И не убоимся мы ничего ночью.

Страшно ли этим печальным старикам? Боятся ли они жизни, а ещё больше – смерти?

Он пошлёт нам ангелов, чтобы были рядом.