представьте суду письма вашей сестры и жалобы крестьянских девушек.
– Крестьянских девушек… – заскрипел зубами Пармский. – В какую яму вы пытаетесь засунуть правосудие, кто вообще будет к ним прислушиваться?!
– Я буду к ним прислушиваться! – строго ответила я.
– Дочка, осади, королевская семья редко вмешивается в подобные дела, – прошептал отец. – Но не волнуйся, пусть потрепыхается, я свое решение уже принял. Жить он не будет. А все твои махинации – похвально…
– Как скажешь, отец, но если он… – отец кивнул мне головой, призывая к молчанию. Разумеется, я не планировала одурачить отца, мало того, что он король, так ему еще и достался дар, который позволяет видеть правду, а значит, он раскусил меня почти сразу, но поддержал, а не отчитал.
Такая тут система правосудия, судят выбранные королем герцоги, а выносит свое решение сам король, наверное, как раз-таки из-за дара, о котором, правда, знает очень малое число людей. А если отец сказал, что Пармский будет наказан – то он будет наказан.
Тем временем, граф Ланри пробился через толпу любопытствующих и принес бумаги. Как только судьи с ними ознакомились, они пристально уставились на короля, поочередно кивая.
– Я бы, конечно, настаивал на зелье правды, но тут и без вчерашнего происшествия куча компромата, которому можно верить… – пробормотал самый вредный.
– Я принял решение, – король встал с небольшого трона. – Завтра с утра герцогу Пармскому надлежит принять смертную казнь, посредством повешенья за такие злодеяния, как убийство жены, изнасилование малолетних и великовозрастных, за кражу денег, выданных королевской казной в голодное время для обеспечения достойной жизни крестьян, за жестокое отношение к слугам. Я долго закрывал глаза герцог, в надежде, что вы покаетесь, но вы зашли слишком далеко…
После слушания все придворные разошлись по своим делам. Отец, молча кивнув и подмигнув мне, последовал на заседание совета, прихватив с собой моего суженого-Васлена. Как я понимаю, будут обсуждать сотрудничество между нашими странами. Геллинда сообщила, что ей нужно к семье, чтобы урегулировать все вопросы, возникшие в связи с расторжением помолвки. Кларис, вытерев глаза от фальшивых слез, украдкой улыбнулась и тут же, вернув на свое лицо скорбное выражение, пошла к семье, шепотом сообщив, что как только мне понадобится ее помощь, она будет ждать записки. Остались мы с Никиролом, который потащил меня в сад и затолкал в какую-то беседку, через стенки которой не так сильно дул ветер.
– Ну что, мы молодцы! – улыбнулся он.
– О чем ты?
– Ну как же, твоя махинация с Кларис прошла на ура, а вызванный мною брат графини отлично справился с поставленной задачей!
– Что? – пораженно спросила я.
– Неужели ты думаешь, что до судьбы Геллинды только тебе есть дело? Разумеется, я знал, что ты что-то задумала и попросил Эдрана сообщить мне, чем ты будешь заниматься, а после уже дело техники…
– Но ты так беспомощно выглядел…
– Ну вот вроде уже взрослая девушка и должна понимать, что принц на то и принц, чтоб решать такие вот мелкие нюансы.
– А Эдран…
– Не злись, он вообще-то и мой брат тоже…
– Да я не злюсь… Наоборот, хорошо, что так вышло. Без твоей поддержки мне было бы намного трудней. Что планируешь в отношении к Геллинде?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, как бы тебе сообщить… Я знаю о ваших отношениях…
– Это было лишь раз, – неуверенно сообщил Никирол.
– То есть поматросил и бросил? – строго сообщила я. – Вынуждена тебе напомнить, Геллинда теперь моя фрейлина, так что поимей совесть, или она, в моем лице, морально поимеет тебя.
– Витт, я думаю, что мы точно разберемся… Родители смирились, что на подставной невесте я не женюсь, так что имею право выбирать самостоятельно… А вот у тебя ситуация трудней… Калеб, кажется, совсем с катушек от злости слетел.
– О чем ты?
– Если ты не заметила, то он ревнует.
– Это я заметила, но не могу найти оснований для подобного. Он никогда не подпускал меня к себе близко, не подходил сам… Сдается мне, что он просто привык, что весь этот год мы провели вчетвером, а сейчас злится, что все не так, как раньше. Каждый мужчина по натуре своей собственник, он же собственник вдвойне, поскольку его воспитывали как будущего герцога, научив не отступаться от того, что когда-то, пусть даже фиктивно, принадлежало ему. А его поведение, оно просто раздражает, такое ощущение, что я червяк, который вечно досаждает своим шевелением под ногами: и не наступишь,
