любовью… Что она хотела пережить с ним, какое великое откровение? «Ты не будешь для меня на первом месте» – да, так оно и есть, вторая половина жизни, все вторично. Ну так и зачем? А вот для маленького Вити она сможет стать самым первым, самым главным человеком, и неважно, как он будет ее называть.
Бог послал ей счастье стать матерью, когда она уже не ждала. Как часто она грустила, что Катя выросла слишком быстро и она не успела насладиться материнством. Надеялась, что вновь сможет пережить это счастье с внуками, но дочь живет на другом конце страны… И не просит мать к себе переехать!
Витя завозился во сне, Александра погладила его по спинке, прошептала «ш-ш-ш», и малыш успокоился, вздохнул и принялся спать дальше. Гриша дышал ровно и спокойно. «Завтра никакой школы, – подумала она с улыбкой. – Позвоню все-таки родителям, пусть заберут его к себе. Хотя нет, собаку нельзя оставить одну, а у мамы аллергия. Ладно, пусть сами разбираются, правнука они еще когда увидят, пора привыкать к новым внукам».
Тут дверь тихонько приотворилась, и в палату просунулась физиономия Колдунова.
Расправив инвагинат, Ивлиев подошел к Соне.
– Расстегни-ка, а то рук не хватает, – сказал он, поворачиваясь к ней спиной.
Соня дернула за липучки тяжелого защитного фартука. Со своим она справилась самостоятельно.
– Давай, выводи из наркоза и в палату, – скомандовал он анестезиологу, – а мы пока в ординаторской кофейку попьем. Да, Соня?
Она кивнула. Выйдя в мрачный коридор рентгеновского отделения, они увидели спешащего к ним Ивана Александровича, всклокоченного больше обычного.
– Софья Семенна, а что ж вы меня-то не позвали? – завопил он. – Это ж так интересно, что вообще! Я бегу, а вы уже закончили?
– Извини, сынок. Повторять не будем.
Соня подумала, что надо было действительно позвонить интерну, чтобы он в следующий раз знал, что делать, а не растерялся самым позорным образом, как она сейчас. Почему-то дежурная сестра догадалась сообщить молодому специалисту, что настоящий мастер проводит дезинвагинацию и неплохо бы перенять его опыт, а непосредственная руководительница не догадалась. Видимо, наставница из нее такая же ужасная, как и начальница.
– Ну ты пока не уходи, – буркнул Ивлиев. – Мало ли что, так на крючках постоишь. Пока кофе свари, а мы с Софьей Семеновной покурим.
– Ой, я с вами.
– Кофе иди вари! – цыкнул Ивлиев, и интерна как ветром сдуло.
Соня тоже хотела подняться в ординаторскую, но Ивлиев взял ее за рукав и вывел в сырую осеннюю ночь.
Они отошли от больницы, до кромки леса, куда еле доставал свет фонарей, выхватывая из темноты самые краешки пожелтевших крон и еловых лап. Окна почти все были темны, только крыло приемного отделения светилось нехорошим белым светом.
Ивлиев достал сигареты, прикурил, и за огоньком спички показался Соне каким-то старым волшебником или даже лешим.
– Вот так, Соня, – сказал он тихо. – Ты знаешь, у меня в семье ни у кого не было инфарктов. Ни у отца, ни у братьев, ни тем более по женской линии. А у меня был. Как думаешь – почему?
Она пожала плечами, хотя в темноте он вряд ли это увидел.
– Потому что такая наша работа – принимать решения. Не золотые руки там какие-то, не ум, не твой любимый цикл Кребса, а решение. Иногда надо его принять даже тогда, когда решения в принципе не существует. А я, Соня, нерешительный человек. Вот поэтому у меня был инфаркт.
– Какой же вы нерешительный?
– Такой же, как ты. Я умный и ответственный, как и ты, поэтому каждое решение мне давалось в сто раз труднее, чем беспечным дуракам. Легче мне было только в одном отношении – я думал всегда только о деле, а не о своих интересах, эту переменную я не учитывал никогда, так же как и ты.
Соня покачала головой.
Ивлиев продолжил:
– Это очень мучительно – решать, но для больного важно, чтобы решал именно ты, а не кто-то другой. Не тот, для кого все это игра. Так что, Соня, если ты страдаешь от бремени принятия решения, это верный признак, что ты способна решать, и решать правильно. Но если это бремя для тебя невыносимо, вали на хер из профессии.
– Но я не хочу…
– А не хочешь, так терпи. Не пытайся спрятаться за чужими спинами. Либо так, либо эдак. Поняла?
– Поняла. Скажите, а вы же специально тогда с аппендицитом сказали, что его нет?
– Ты такая умная, что противно разговаривать с тобой, – отмахнулся Ивлиев. – Ладно, пошли, молодой уже, наверное, сварил нам кофе.
В ординаторской Ивлиев пил кофе, а Соня, пользуясь моментом, устроилась дописывать долги по своим историям болезней. Иван Александрович рассказывал о том, как учился, какие теперь порядки в медицинском университете, нимало не заботясь, интересно ли Ивлиеву его слушать.
Соня уже привычно поразилась непосредственности своего интерна: если бы ее саму представили корифею хирургии, у нее бы язык к нёбу прилип. Максимум смогла бы ответить, как ее зовут, но разглагольствовать о своих победах – никогда в жизни.
