По левую руку – винный бар «PROBKA». Помещался он в сером готическом здании. Каменные лица на фасаде смотрели на путников с непередаваемым выражением. То ли насмешки, то ли презрения.
Герда поежилась.
– Недобрый у них взгляд, – сказала тихо.
Комар подумал и кивнул. Таджик что-то пробурчал.
Только Убер ничего не заметил. Он замер, глядя вперед.
Справа по улице, почти у самой набережной возвышалась церковь Симеона и Анны. Над куполом церкви застыли крылатые тени. Вот одна из теней шевельнулась… Убер поморгал. Нет, показалось. Все тени остались на своих местах.
Но тягостное ощущение чужого взгляда не отпускало. Скинхед огляделся.
– Тебе не кажется, что за нами следят? – спросил Убер негромко.
Комар поежился. «Значит, не мне одному?» – подумал он. В какой-то момент ему почудилось, что за ними следует человек в противогазе, но обнаружить его не удалось. Может, самовнушение? Или просто нервы. Комар поежился.
– Ага.
– Скоро светает. Переждем здесь. Может, тут и подвал найдется.
Убер жестами показал – сюда. Отодвинулся, качнулся и – бух! – ударил ногой в дверь. Она с грохотом провалилась внутрь, плашмя ударилась об пол. Заржавленные петли не выдержали.
За мной – показал скинхед жестом.
Внутри было на что посмотреть. Кроме винного бара – Комар видел отсюда тусклый пыльный блеск стекла, тут еще была настоящая сувенирная лавка. Комар удивленно огляделся. Ржавые каски всех видов, подгнившие кожаные шапки, несколько ушанок. Советские флаги с профилем Ленина. Стойка бара заставлена оловянными солдатиками разных времен и народов, с уцелевшей краской. Наполеоновские «ворчуны» в медвежьих шапках, разноцветные гусары, зеленая русская пехота и английская гвардия в красных мундирах. Яркие зуавы и свирепые турки. У некоторых солдатиков была подвижная рука с оружием. Интересно.
Неведомый коллекционер собрал все это богатство – и исчез.
Судя по всему, здесь давно уже никто не бывал. Кроме мутантов. В толстом слое пыли на полу бара были четко различимы звериные следы – значит, твари все-таки попадали внутрь. Интересно.
Компаньоны включили фонарики. Тусклый ночной свет проникал сквозь узкие окна внутрь бара, но с фонарями было лучше. Пятна света забегали по стенам, по полу, по стойке, по столам и колоннам…
– Это мы хорошо зашли, – сказал Убер. Комар и Таджик разбрелись по помещению, разглядывая интерьер. Герда залипла у стеклянной витрины со старинными портретами на медальонах. Таджик ушел в глубь бара, чем-то загремел.
Убер присвистнул. Взял со стеллажа заржавленную банку. Хмыкнул и поставил обратно.
– Что это? – спросил Комар. – Что-то полезное?
– Консервированная вода.
– Вода? – поразился Комар. – Вы что, когда-то делали консервы даже из воды?!
– А ты думал? Это с подводной лодки баночка, из спаснабора, – пояснил Убер. – Банка изнутри еще и серебром покрыта, чтоб не ржавела. Мы делали консервы из всего, что могло испортиться. Жаль, никто не догадался делать консервы из ума, чести и совести. Из доброты, наконец. Сейчас бы это очень пригодилось.
– Впрочем, – сказал Убер и замолчал. Кажется, ему в голову пришла неожиданная мысль.
– Что «впрочем»? – напомнила Герда.
– И тогда это был дефицит.
– Убер, – сказал Комар. Голос у него стал странным. Кажется, уже все видел, нечего удивляться, но…
Скинхед повернул голову:
– Чего?
– Тут еще круче есть. Консервы из воздуха.
«Воздух Санкт-Петербурга 1703–2003». Голубая консервная баночка. С другой стороны надпись мелким шрифтом «сувенирная продукция».
процитировал Убер. И пояснил: – Народное творчество народов постъядерного севера. Открывать, кстати, не советую.
– Почему?
– Задохнешься от радости… Да нет, просто гарантийный срок вышел, воздух тоже протухает. Вонять будет как в сортире. Зато ведь – природное! Без рентгенов! Дыши, не хочу.
