И вдруг его пальцы наткнулись на холодный цилиндрик патрона. Артем выдохнул. Есть! Один-единственный. Девять миллиметров, от «макарова». Артем сжал его пальцами – до боли. Облегчение было таким сильным, что парень почувствовал себя полностью вымотанным.
Один патрон. Сколько это еды?
Намного больше, чем у него было в последнюю неделю. Он сейчас превратился в тень прежнего Артема.
«Оно того стоит?» – спросил он сам себя. И ответил: да, несомненно.
Как она на него посмотрит? Что увидит? Неужели опять смущенного, красного, взъерошенного, смешного мальчишку? Как в тот раз, в палатке.
Холод патрона в ладони.
…Он попросил тогда погадать ему – на будущее. Разноцветная палатка, украшенная аляповатыми магическими символами. Он откинул полог, шагнул, пригнувшись, в полутьму. Гадалка сидела в глубине, на цветном коврике. Рядом, в железной плошке, тускло горел масляный светильник.
Глаза женщины в полутьме поблескивали.
– Подойди, – сказала она. – Смелее.
Артем неловко подошел, чувствуя, как отказывают ноги, сел перед ней. Гадалка смотрела, не мигая. Темные глаза, смуглая кожа. Половина лица словно растворялась в темноте. Артем вдруг вспомнил и, торопясь, вытащил жирного угря, завернутого в кусок полиэтилена. Плата за предсказание. Плата за будущее. Неуклюже бухнул на огромное, порыжевшее от времени, серебряное блюдо.
Щедрая плата.
Пауза.
– Меня зовут Лахезис, – сказала гадалка.
Она подняла взгляд. Лицо ведьмы оказалось на свету. Лицо было наполовину изуродовано…
В тот же миг Артем, сын Георгия, понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно.
Провалился в бездонный взгляд изуродованной гадалки – и с тех пор падает, падает, падает…
– Спишь? – его толкнули в плечо. Артем вскинулся:
– А? Что?!
Доходяга неловко повел головой, словно ему жали плечи. Пока Артем блуждал мыслями где-то далеко, он следом забрался в палатку и сидел теперь на своем лежаке – темный сгорбленный силуэт с острыми коленями.
– Ну, ты идешь, нет? – спросил Доходяга нарочито грубовато. – В цирк свой?
Артем вспомнил. Мгновенно проснулся:
– Иду.
Платформа под ногами качнулась, словно была из мягкой резины. Артему казалось, что ноги проваливаются в камень. Легкое головокружение. Чтобы не упасть, ему пришлось упереться рукой в стену. От рези в животе Артема согнуло. Не выпрямиться. Он прислонился головой к холодному камню, пережидая приступ. Стало немного легче.
Доходяга смотрел на Артема с жалостью.
– Эх ты, Мимино, – сказал он.
Отлично, подумал Артем с легкой горечью. Теперь я уже Мимино – «ястреб-перепелятник», самый мелкий и жалкий из хищных птиц.
Ну, хоть какой-то прогресс после «Птахи». Только не вперед, а куда-то… в сторону.
Усилием воли он выпрямился, оторвался от стены.
– Ладно, пошли, – сказал. – А то опоздаем.
Они почти успели.
Служебная платформа была освещена фонарями, расставленными по окружности огромного ковра. Артем вспомнил, ему говорили. Такой ковер – главное сокровище цирка, священная вещь, без которой цирка не существует. Ковер был грязно-зеленого цвета, местами с заплатами. Над платформой циркачи натянули канат. Еще несколько фонарей были закреплены под сводом станции на веревках, так, что тусклый свет падал на ковер, оставляя зрительскую часть в темноте. Зрители сидели прямо на полу.
Представление уже началось, парад-алле они пропустили. Жаль. Артем с Доходягой отдали плату за вход лысоватому мужику с лицом клоуна, протолкались поближе к ковру. На них шикали и ругались. Доходяга на ходу моментально и метко огрызался. Артем сел и выпрямил спину. Помни. Ты – гордый, сильный, резкий. Ты – наполовину грузин, наполовину русский.
Угу. Худой, с выступающими скулами, с мрачно горящими голодными глазами. Угрюмый и злой. Весь в синяках и царапинах, в лохмотьях. На ладонях кровавые следы от постоянного сжимания кулаков.
Я… – напомнил он себе.
…жонглер.
