разделенные стеной, и бок о бок пронизывали гигантскую пробку из серого крошащегося бетона, чтобы за ней снова пойти каждый своим путем. Межлинейник. Сбойка. Лучи прожекторов расчерчивали пространство на неровные черно-белые участки. Ржавые рельсовые пути образовывали сложный и запутанный геометрический узор.
И там были люди. Герда вздрогнула. Веганцы!
Платформа отсюда видна как на ладони – занимайте места согласно купленным билетам. Герда случайно оперлась на ржавую коробку, заросшую пылью так, что рука провалилась в мягкое… Девушка брезгливо отдернулась, едва не вскрикнув.
Таджик мгновенно зажал ей рот широкой, как Нева в разливе, ладонью. Герда повращала глазами…
Сквозь ладонь не пробивалось ни звука.
– Тихо, – сказал Убер одними губами. Поднял заржавленный прут. – Сюда, за мной.
Пути отхода перекрыты веганцами. Герда в отчаянии огляделась. Ничего не поделаешь. Теперь волей-неволей придется ждать – и смотреть.
Перед самой войной на Достоевской – мрачной, унылой станции, заброшенной так давно, что на Владимирской уже и забыли, когда это случилось, – приморцы устроили военную базу. Местные наотрез отказывались ходить на эту станцию, кроме пары-тройки отмороженных. На Владимирской о станции- соседке ходили нехорошие слухи…
Недавно произошел жуткий случай. Трое путников, решив сэкономить на проживании, остановились на пустой Достоевской. Разбили лагерь, зажгли карбидку, приготовили горячую еду. Люди опытные, у каждого оружие.
Утром патруль, отправленный на поиски, нашел место стоянки. Все было на месте: спальные одеяла, вещмешки, продукты, личные вещи, даже карбидка все еще горела, в котелках лежал ужин, к которому едва притронулись…
Все было на месте. И только люди исчезли.
Потом их нашли. Одного в дальнем тупике, второго в служебном помещении вентшахты, третьего – у гермозатвора, с ободранными до крови пальцами. Бедняга пытался выбраться на поверхность.
На всех телах были следы ударов пожарным топором.
Ходили слухи, что несколько раз рядом со станцией замечали унылую, сгорбленную фигуру человека в сером пальто. Он кашлял.
Кто-то говорил, что сквозь человека просвечивала стена.
А еще кто-то видел у него в руке топор. Тот самый. Пожарный.
Так что решение приморцев разместить контингент на Достоевской местных озадачило. Отговорить их не удалось.
Теперь приморцы были в плену или мертвы. А с ними и моряки.
Отряд морской пехоты со Чкаловской. Герда видела их спустя несколько минут после начала войны, этих морячков – в тельняшках и черных бушлатах, руки в татуировках с якорями и дельфинами. Некоторые в бескозырках (Герда подозревала, что бескозырки были скорее для форса), другие в черных беретах. Отлично вооружены.
Теперь моряки были в плену у веганцев.
Морячок с Чкаловской. Тот самый, что помог ей с сумкой. Герда охнула, вытянула шею. «Щеглов, догоняй!», вспомнился ей крик.
Значит, Щеглову, белобрысому красавцу-морпеху, сильно не повезло.
«Что же ты, морячок».
Офицер веганцев кивнул. Морпеха вытолкнули из строя. Офицер достал пистолет из кобуры – огромный, черный, странно рифленый. Герда не знала о пистолетах практически ничего, но тут явно напрашивалось что-то вроде слова «тактический».
Веганец наставил пистолет в лоб морпеху:
– Встань на колени, ты, питерский!
Моряк поднял взгляд. Сказал спокойно:
– Я – из Ленинграда. Вставай на колени сам, урод.
Щелкнул взведенный курок. Еще мгновение… Герда притихла, закусила губу до крови.
– Нет, – повелительный голос. Низкий и спокойный. Эхо от этого голоса разнеслось по тоннелям. – Не сейчас.
Офицер медленно повернул голову.
– И кто это говорит?
– Возможно, тот, кто имеет на это право, – в голосе явно прозвучала ирония.
Веганец переступил с ноги на ногу.
– Покажись, – потребовал он.
В ответ говорящий сделал шаг вперед и вышел из тени. Рослый, выше офицера на голову, – и даже чуть выше морпеха. Веганец узнал, вздрогнул – едва заметно, и тут же опустил оружие. Выпрямился.
– Милорд! – сержант тут же опомнился, повернулся к солдатам.
