Исключительные

– Как это было? – внезапно спросил Гудмен.

– Что было?

– Похороны.

– Хорошо, – сказала она. – Думаю, она бы хотела, чтобы все прошло именно так. Ничего не говорили про Бога, все от души. Все очень ее любили.

– Кто – все?

Жюль назвала несколько имен, включая Джону и кузину Мишель.

– А еще Ларкин написала для нее стихотворение. И сама прочитала. Там была строчка о том, что теплая ладонь твоей мамы могла унять любой жар.

Как только она это сказала, внезапно поняла, что Гудмен никогда не видел свою племянницу. Ларкин была для него не более чем концептуальной идеей, какой-то универсальной племянницей с фотографии.

– Да, это правда, – сказал он. – Она всегда так заботилась о нас с Эш, когда мы были маленькими. Я нечасто видел родителей. Но когда видел, замечал только, что у них становится все больше и больше морщин. Особенно у отца. Я всегда думал, что он уйдет первым. Поверить не могу, что больше никогда не увижу ее, – сказал он, и его голос стал похож на глухое кваканье.

А затем Гудмен заплакал, и Жюль почувствовала, что ее глаза тоже наполнились слезами. Они плакали, разделенные океаном. Жюль попыталась представить себе комнату, в которой он сейчас находится, и квартиру, в которой живет. Но все, что пришло ей на ум, – это шоколадно-золотая отделка кафе «Норск», какой она запомнилась ей в тот вечер семьдесят седьмого года. За все это время он ни разу не пытался ей позвонить. Она никогда не была ему особо интересна. Возможно, он не изменился, и остался таким же высокомерным, как раньше, но сейчас он был сломлен горем.

Когда имя Гудмена всплыло в разговоре в последний раз, Эш тут же сказала:

– Не спрашивай.

Гудмен был для них отрезанным ломтем, потерянной душой. Всякий раз, когда Жюль вспоминала о нем, понимала, что он едва ли часто вспоминает о ней. Но, даже несмотря на это, сейчас она испытывала к нему нежность. Почти как к сыну, ведь он, как и его сестра, остался без матери. Гудмен высморкался, а потом несколько долгих мгновений она слышала лишь его дыхание. Она терпеливо ждала, как во время сеансов психотерапии – сочувствовала, но не торопила. Хотя и понимала, что ей уже пора вставать. Она хотела обнять Рори на прощание, прежде чем та пойдет в школу. Хотела принять душ. Прошлое и настоящее схлестнулись в ней. Она ждала, когда он успокоится.

– С тобой все будет хорошо? – наконец спросила она, когда его молчание затянулось.

– Не знаю.

– У тебя есть… ну… у тебя есть кто-нибудь, с кем можно поговорить?

– С кем можно поговорить? Что, какая-нибудь исландская версия доктора Спилки? – с издевкой спросил Гудмен. – Эш сказала, что ты теперь мозгоправ. Значит, ты веришь во всю эту чушь.

– Я имела в виду какого-нибудь друга…

– Ты имела в виду девушку?

– …или друзей. Все, забудь.

– Хочешь знать, есть ли у меня тут клуб, который можно было бы собрать в вигвамчике в Рейкьявике? Это ты имеешь в виду?

Его тон переменился, слезы из его голоса испарились.

– Я не знаю, – ответила Жюль. – Можешь считать это импровизацией. Ты не можешь… нельзя же просто взять и позвонить, как ни в чем не бывало! Серьезно, что…

– Кое-что не меняется даже со временем, да?

– Что это значит?

– Ты всегда была ко мне неравнодушна, – сказал Гудмен. – Помнишь… помнишь гостиную? Кажется, я помню язычок…

Он небрежно рассмеялся, явно пытаясь ее раздразнить, и она услышала легкий плеск и цоканье новой порции льда в стакане.

– Нет, не помню, – отрезала Жюль холодным, жестким тоном, хотя лицо ее пылало.

– О-о, я уверен, ты прекрасно помнишь все, что в те времена происходило, – сказал он. – Я знаю, как много это все для тебя значило. Исключительно много.

– Слушай, Гудмен, я понимаю, ты очень расстроен из-за мамы, – сказала Жюль. – Понимаю, что именно из-за того, что ты сейчас так далеко, тебе тяжело вдвойне. Но я уверена, вскоре Эш с тобой свяжется. И ты сможешь обсудить с ней все, что захочешь. Все это неправильно. Я так не могу. Извини.

Ее голос слегка дрогнул.

– Думаю, нам лучше попрощаться, – сказала она, а когда Гудмен ничего не ответил, добавила: – Прощай, Гудмен.

И положила трубку на место. Две долгих минуты она неподвижно сидела на постели, вслушиваясь в звон посуды на кухне, глубокие голоса Денниса и