слушать ее в такт странно приятным звукам собственных влажных волос, отсекаемых от головы.
А на той вечеринке почти у каждого гостя волосы были всклокочены, как у псов сразу после собачьего боя под дождем. Но не у Денниса Бойда, который сидел напротив Жюль Хэндлер, отделенный от нее толстой свечкой, как дорической колонной. У него были обычные волнистые черные волосы, оконтуренное темной тенью слегка небритое лицо и глубоко посаженные темные глаза, выглядящие так, будто под ними легкие синяки. И впрямь непонятно было, кто он и что он. В такую пору жизни можно не знать, что ты собой представляешь, но это нормально. А о людях ты судишь не по их успехам – почти никто из знакомых в 22 года не добился успехов, ни у кого не было хорошей квартиры, чего-то ценного, дорогой одежды, высоких заработков, – а по их привлекательности. Крупного сложения сосед Изадоры Деннис все еще был в рабочей одежде, его мятая белая рубашка с воротником на пуговицах наводила на мысль о комплекте чистых хлопчатобумажных простыней. Он действительно выглядел основательным, как сказала Изадора, и да, действительно напоминал молодого копа со своей короткой традиционной стрижкой, массивными руками, чистой рубашкой и характерным акцентом жителя Нью-Джерси. Не так уж трудно было представить его в униформе. В то же время он был застенчивее любого другого человека в комнате, в том числе Изадоры, девушки по имени Джанин Бэнкс, которую Изадора знала по своему родному городу, и парня по имени Роберт Такахаси из копировального центра, где работала Изадора. Роберт был невысоким красавчиком с колкими черными цыплячьими волосами и сложением, похожим на компактную игрушечную фигурку. Он был геем, рассказала Изадора, и происходил из жившей в Америке традиционной японской семьи, которая стала стыдиться его с тех пор, как он признался, и потом больше никогда не заводила речи о его ориентации. Впрочем, всякий раз, отправляясь домой в Питсбург, он брал с собой бойфренда, если таковой на тот момент был, и мать варила лапшу-удон и готовила угря в соусе для обоих, обращаясь с парочкой по-доброму.
На мгновенье Жюль подумала, что, может быть, надо познакомить Роберта со своим другом Джоной Бэем, но сочла, что Джона еще не совсем готов встречаться с кем-то после своего летнего приключения в Вермонте на ферме, где он обитал с другими членами Церкви объединения – мунистами, как их называли. В эту церковь его втянули, когда он, окончив Массачусетский технологический институт, жил в Кембридже. По причинам, которых никто не понимал, Джона легко поддался религиозной обработке, жил на ферме и считал себя мунистом, пока друзьям не удалось месяц назад уговорить его вернуться в Нью-Йорк, чтобы депрограммировать его. Теперь он отлеживался, словно отдыхая после плена, и еще не был готов встречаться с мужчинами. И все-таки Жюль могла себе представить Джону с Робертом Такахаси; это был приятный образ – два стильных, привлекательных парня с шелковистыми черными волосами.
За столом Роберт Такахаси завел разговор о том, что один из его друзей в копировальном центре, Трей Спайделл, очень болен. Роберт рассказал, что его чрезвычайно встревожило то, как это произошло. Однажды вечером после работы они вдвоем поехали в ночной клуб «Лаймлайт», и под сводами перестроенной церкви начали танцевать. Рубашки были сняты, ампулы с амилнитритом вскрыты, хотя был будний вечер, – ну а в самом деле, почему бы нет? Шел 1981 год, они были молодыми парнями с модными прическами, каждый день, просыпаясь, шли на работу, которая не требовала больших умственных усилий. Можно оставаться на ногах допоздна и танцевать. За медленными танцами следовали быстрые, они вместе скакали под «Запятнанную любовь», сердца их колотились, а потом они закончили вечер в квартирке Трея, где жили вместе.
– Мы стали дурачиться, – объяснял теперь Роберт. – Это нас заводило.
Все внимательно слушали, как будто он рассказывает небывалую историю.
– Трей очень классный, поверьте мне на слово.
– Так и есть, – отозвалась Изадора.
– А потом в комнате вроде как стало темнее, и я просто водил пальцем по его плечу, и сказал что-то типа: «Иду по точкам». А он спросил: «Что?» Я сказал: «По твоим родинкам». Он возразил, что никаких родинок у него нет, и как бы обиделся. Пошел в ванную, чтобы доказать свою правоту, я последовал за ним, он включил свет, и на нем были ярко-фиолетовые точки, словно кто-то взял фломастер и просто нарисовал их. На следующий день он в обеденный перерыв сходил к дерматологу, и на работу уже не вернулся. И теперь он в больнице, и говорят, что это рак. Очень редкая разновидность. Пригласили врачей из других больниц на консилиум. Одного даже из Франции.
Только что Трей Спайделл был в полном порядке, рассказывал им Роберт, двадцатишестилетний парень в прекрасной форме, а теперь он в Сент- Винсенте, в специализированном отделении, где занимаются сложными случаями. Роберт боялся, что в копировальном центре вентиляционная система покрылась токсичным налетом, который отравил Трея и скоро отравит остальных сотрудников, как «болезнь легионеров» пустила свои споры среди участников съезда. Он беспокоился, что следующими слягут они с Изадорой.
– Думаю, в понедельник утором нам надо уходить из копировального центра, – сказал он. – Просто валить оттуда. Жуткое место, как ни крути.
– Ты слишком переживаешь из-за этого, – ответила Изадора. – У одного из наших сотрудников рак, Роберт. Люди заболевают раком, даже молодые.
– Медсестра в Сент-Винсенте сказала, что таким раком болеют только старики.
– У моей сестры Эллен в прошлом году был опоясывающий лишай, – вставила Жюль. – Такое обычно тоже случается только с пожилыми людьми.
– Вот именно, – сказала Изадора. – Спасибо, Жюль. Если у Трея Спайделла какой-то старческий рак, это не значит, что во всем центре вспыхнет эпидемия.
– Каков мой наступательный план, когда меня что-то тревожит? – сказал вдруг Деннис, и его голос в общем разговоре удивил Жюль, поскольку она
