Однако в первые месяцы 1981 года, ровно за 21 год до смерти Изадоры Топфельдт, когда дружба еще теплилась, Изадора стала учиться устраивать взрослые вечеринки, и в тот вечер гости послушно сидели за ее впервые разложенным столом в квартире на 85-й Западной улице. В тот год везде подавали курицу «Марбелья». Черносливины, эти непопулярные плоды, измельченные и блестящие, с мясистыми потрохами, наконец оказались к месту. Недолгое время все блюда посыпали кинзой, и за столом возникало легкое оживление с разговорами о том, нравится приглашенным кинза или нет, и непременно кто-нибудь из присутствующих заявлял: «Терпеть не могу кинзу. На вкус как мыло».
Изадора поскребла по дну сервировочной тарелки и сказала:
– Есть ли на свете что-нибудь печальнее тонюсенького кусочка несъеденной курицы на вечеринке?
– Хмм, – откликнулась Жюль. – Есть. Холокост.
Повисла пауза, потом раздался неуверенный смех.
– До сих пор меня убиваешь, – сказала Изадора.
А для сидящих за столом добавила:
– В колледже Жюль была очень забавной.
– Приходилось, – сказала Жюль. – Я жила с самыми противными девчонками. Надо было сохранять чувство юмора.
– Ну а какой была в колледже Изадора? – спросил у нее Деннис.
– Деннис, колледж был еще только прошлой весной, – вставила Изадора. – Я была такой же, как сейчас.
– Ногу придержи, – предупредила она, поскольку казалось, что Деннис того и гляди еще раз приподнимет стол коленом.
– Да, – сказала Жюль. – Она была такой же.
Но, конечно, сейчас Изадора ей нравилась меньше, потому что она меньше в ней нуждалась и видела ее отчетливее. Эш с Итаном и опять же Джона были друзьями, с которыми она виделась и разговаривала постоянно.
– А какая она
– Да она меня в страхе держит, – сказал Деннис.
На мгновенье настала тишина, а потом все одновременно рассмеялись, словно бы прикрывая случайный момент истины.
Деннис ушел рано, сославшись на то, что ни свет ни заря ему предстоит играть в тачбол в Центральном парке. Никто из гостей не мог себе представить, как можно вставать в такую рань на выходных, особенно ради спортивных игр.
– Мужская компания собирается на Овечьей поляне, – пояснил он.
И, обращаясь к Роберту Такахаси, добавил:
– Надеюсь, ваш друг скоро поправится.
Затем он откланялся с легкой улыбкой, адресованной либо всем присутствующим, либо, возможно, персонально Жюль, и направился вниз по лестнице в свою квартиру.
Как только он ушел, Изадора тут же заговорила о нем.
– Мужская компания, классно же, да? – сказала она. – Знаю, с виду кажется, будто он сделан из простых деталей – не в том смысле, что примитивных, а просто не из таких засранных, как у нас. Но истина сложнее. Да, он вполне нормальный, играет в тачбол, не такой вечный нищеброд, как мы.
– Говори за себя, – возразил Роберт Такахаси.
– Но на самом деле он депрессивный. Он мне рассказывал, что на первом курсе в Ратгерсе впал в настоящую депрессию и по сути сломался. Перестал ходить на занятия, не сдал ни одной работы. К тому моменту, как он попал в систему здравоохранения, целый год почти не появлялся в столовой – карточка у него вроде бы так и осталась не просканированной. Питался одной лапшой быстрого приготовления, даже не заливая ее кипятком.
– Как можно это есть, не заливая? – спросила Джанин. – Саму лапшу или пакетик с приправами? Или и то и другое?
– Понятия не имею, Джанин, – нетерпеливо произнесла Изадора. – В службах здравоохранения увидели, в каком он состоянии, и позвонили его родителям. А затем отправили его в медицинский отпуск и положили в больницу.
– Психиатрическую? – уточнил Роберт Такахаси. – Боже мой.
За столом воцарилась почтительная, тревожная тишина, колеблющаяся, как воздух над свечами.
– Да, – сказала Изадора. – В ту самую, где лечились все эти поэты.
– Не в том смысле, что Деннис Бойд поэт. Едва ли, – добавила она, хотя особой необходимости в этом, по мнению Жюль, не было. – Но его отправили на самый север, в Новую Англию, потому что в Ратгерсе психиатр посмотрел Денниса и сказал его родителям, что там необыкновенно хорошее подростковое отделение. А еще и страховка покрывала лечение. Поправившись, он вернулся в Ратгерс и окончил его, пройдя дополнительные курсы и летнюю школу. У него не очень-то получалось, но ему дали диплом.
– А в какой больнице обычно лечились эти поэты? – спросила Жюль.
– Ты же знаешь. Знаменитая клиника на Беркшир-Хилс, – ответила Изадора.
– Лэнгтона Халла? – удивилась Жюль.
