Какая до омерзения счастливая девочка!
Чувствую, как против воли внутри меня поднимается злость на этого незнакомого ребенка. Потому что есть в этом что-то до отчаяния неправильное: у одних детей с рождения есть все, а другим не достается ничего. Я бы, например, дорого дала за такое счастливое, сытое детство.
О да! Я злая! На девчонку, на себя, на судьбу и даже на свою злость, которая до противного разъедает душу. Мне обидно… Это так несправедливо: одним все, другим — ничего.
Я стою посреди богатой улицы, одетая, как знатная дарийка, и никто… Никто из проходящих мимо не посмеет взглянуть на меня свысока! Потому что в Адейре все судят по одежке. Вон прошел один знатный мимо… Видимо, принял меня за настоящую дэузу. Поклонился. Но я-то знаю, что все это обман. В какие богатые одежды меня ни одевай, внутри я все та же нищая девчонка из Катара, которой не место здесь: среди зажравшихся и богатых. Я все та же девчонка, которая никогда не сможет забыть, что такое голод, холод, страх… отчаяние. Отчаяние от того, что предают самые близкие… Например, родная мать.
Кстати, о матери…
На крыльцо, кутаясь в кружевную шаль, выходит мама той сытой девочки. Симпатичная дарийка лет тридцати пяти. Она с такой любовью смотрит на дочку, что меня охватывает дикая зависть. С какой нежностью она зовет ее домой! Вслед за матерью на крыльце появляется отец — приятный мужчина. Девочка, смеясь, бежит к родителям. Они так счастливы, что меня сейчас… стошнит. Потому что вся эта тошнотворно идиллическая картина напоминает мне Катар, светящееся окно лекаря Мазэды и нас с мальчишкой-альтаирцем, которые как двое нищих, обделенных простой человеческой любовью, сидят на проклятом холодном заборчике и с жадностью подглядывают за чужим семейным счастьем, прекрасно понимая, что у самих никогда такого не будет…
Никогда.
Тук. Тук. Тук.
Я такая злая… Раздраженная. Завистливая. Как же я ненавижу в себе все это!
Прочь! Прочь отсюда! Не хочу думать, но и не могу забыть. Счастливая девочка все еще стоит у меня перед глазами.
Быстрым шагом удаляюсь от злополучной сытенькой улочки, где дети играют едой, в то время как в Катаре от голода умирают точно такие же ребятишки.
Прочь! Прочь! Прочь!
От несправедливости хочется выть. Но я молчу. Потому что прекрасно понимаю: от меня все равно в этой жизни ничего не зависит. Я не могу изменить ни свою, ни чью бы то ни было судьбу, поэтому…
Тук. Тук. Тук.
Злость и бессилие настолько поглощают меня, что я и не замечаю, как оказываюсь в трущобах, которые, оказывается, соседствуют с благополучными районами.
Сточные канавы. Зловонный запах. Опа! Крысы! Да еще такие жирные! О-ля-ля! Калеки, нищие, проститутки. Вот это да! Получается, что и у чистенькой сытой Адейры есть обратная сторона. Настроение резко идет на лад. Кажется, я попала в хорошо знакомый мне мир.
Ярко накрашенные девки: веселые, беспутные… как Акраба.
Калеки-попрошайки.
Дети-оборванцы.
Кашель, слезы, прокуренный, пьяный женский смех.
Запах эля, табака…
Прямо как у нас в Катаре. Да я, считай, дома!
Беззастенчиво всматриваюсь в перекошенные нищетой, злобою, похотью лица обитателей трущоб мегаполиса. Подмечаю, что чем глубже захожу в трущобы, тем чаще встречаю землян. В центре Адейры они редкость, а здесь… Анигай однажды обмолвился, что в столице есть подпольный Черный рынок — излюбленное место контрабандистов всех мастей и пород. Наверняка он где-то поблизости.
Прохожу мимо борделя. Хорошо еще — успеваю вовремя отпрыгнуть в сторону. У моих ног прямо мордой в лужу приземляется в умательник пьяный землянин, которого из заведеньица вышвырнул лысый одноглазый вышибала. Готова спорить: бывший харрдрог. А может, и не бывший…
Брезгливо приподнимаю полы дорогого бархатного платья, аккуратно перешагиваю через пьянчужку. Не хватало только наряд испачкать об эту шваль! Понимая, что нахожусь не в самом безопасном местечке, на всякий случай незаметно достаю дред. Мало ли…
— Эй, дэуза! Адресом, часом, не ошиблась? У нас такие чистенькие редко захаживают, — раздается с крыльца борделя насмешливый хриплый женский голос. — Или мальчика аппетитного ищете себе в усладу? А может, сами развлечься желаете?
Невольно замираю.
О! Эти пропитые нотки я не спутаю ни с какими другими! Чувствую, как по венам разливается пьянящее душу злорадство.
— Харэд, глянь, какая красота мимо проплывает, — не унимаясь, язвит поддатая баба. — Может, пригласишь дэузу на чашечку эля да отведешь в номера? Ее тут вряд ли кто хватится. Будет знать, как к нам без приглашения заходить! Здесь сытым да чистеньким не место!
