уронили, младенчик Мирек.
Но тут Бяла закричала болезненно и тонко, словно чайка, вцепилась в рубашку мануса ноготками, разрывая ткань, по расцарапанной груди Илария потекли тонкие алые струйки.
Боль схлынула, ушла, оставив зияющую тоскливую пустоту. Радуга сорвалась с рук и ударила широкой волной в камень, обвила его, раскалила, одев крестоцвет у подножия льдом. Семицветная лента свилась в тугой жгут и с тихим шелестом ушла в землю.
Агата едва держалась на ногах. Она попыталась выдернуть руку из крепкой хватки мануса, но Иларий только сжал сильнее. Она не успела рассердиться. Камень, одетый мягким светом, засиял сильнее, внутри у него словно заходили под прозрачной кожей разноцветные клубки и сгустки. На камне обозначились щели и трещины. Они росли, превращаясь в сеть, в плотную паутину. А потом из каждой трещины, из каждой щели хлынули цвета. Они словно раскрасили блеклый утренний лес, напитав каждый цветок, каждый лист. В грудь Агате ударил золотничий зеленый, заполняя ее, заставляя поднять голову вверх и захохотать от восторга и дикого, сумасшедшего счастья. Она почувствовала себя любимой – не мужчиной, не детьми, любимой матерью, которая старше всех матерей, той, что создала самое колдовской род.
– Землица-заступница, – прошептала она, чувствуя, как по щекам текут слезы умиления.
Ладони магов сами собой рассоединились. Все опустились на землю, лелея странное благословенное чувство, подаренное обрядом. Старик прилег, положив Мирека себе на живот: малыш зашелся каким-то странным, всхлипывающе заливистым звуком, почти похожим на смех.
Бяла с глухим стоном на слабеющих с каждым шагом ногах прошла между ними, изломанная, сгорбленная, словно древняя старуха. Упала, не добравшись до камня пары шагов. Иларий вскочил, подхватил с земли Бялу, словно та была совсем невесомая, положил у подножия камня.
Агата упала навзничь на траву, уставившись в небо.
Она могла поклясться, что в этот миг земля под ними вздохнула. Раз, другой, третий.
– Это… – голос закрайца донесся словно издалека. – Что это было, Владек? Этот свет?
– Это отповедь, настоящая, не за зло, а за благо. За щедрый дар, – ответил Иларий.
«Владек. Послышалось мне. А может, перепутал закраец. После такого немудрено», – подумала Агата, глядя, как медленно плывет над вершинами маленькое легкое облачко, гонимое вечно беспокойным ветром, и чувствуя, как под спиной медленно вздымается и опадает теплая грудь земли.
Где-то рядом, в отдалении, заплакал ребенок. А может, тоже показалось. Бяла тихо поднялась, погладив на прощание камень, и, опираясь на руку Илария, пошла прочь.
Глава 100
Мирогнев проснулся и вовсю сучил ножками в корзинке, пытаясь достать пяткой широкую морду нависшего над ним Прошки. Рядом с корзинкой сидел, склонив набок пушистую голову, белоснежный пес.
– Здравствуй, учитель. Не ожидал таким тебя увидеть, высший маг Мечислав. Или как лучше звать тебя?
Пес поднял на мага семицветный взгляд. И начал медленно подниматься на задние лапы, вырастая. Скоро перед Агнешкой и манусом стоял невысокий старик с белоснежной бородой и забранными в длинный хвост волосами, спускавшимися почти до пояса.
– И я не ждал видеть тебя таким, Владек. Да только каждому дорога своя. И уж теперь-то наши надолго разойдутся. Порадовал ты меня. Сестру избавил от мук. Ведь она, что лекарка твоя, никогда не может отказать, когда ее о помощи просят, силу тянут – а она и рада отдать, да только и ей самой нужна. Раньше вера была сильна, возвращали матери-земле маги часть силы. А потом позабыли и о вере, и об истинной отповеди. Теперь тебе непростой зарок – древнюю веру возродить. Кормить древнюю мать, как сама она вас, магов, кормит испокон веков. А о ней, – старик кивнул на Агнешку, в его радужных глазах мелькнуло что-то, похожее на нежность, – я позабочусь.
– Когда же мы снова увидимся? – Маг подошел и крепко обнял старика. Тот похлопал его по спине, поцеловал по-отечески в плечо.
– Ты встречу не зови. Последняя осталась. А тебе сделать еще предстоит много.
Старый маг отступил, снова меняя обличье. Агнешке и Владиславу пришлось запрокинуть головы, чтобы вновь поймать семицветный взгляд. Высокая призрачная фигура в то пронзительно-голубом, как небо, то внезапно смурнеющем плаще поклонилась, исчезая в утреннем воздухе, обращаясь в клочки тумана. Исчез выбеленный временем череп, осталось только одинокое белое облачко, и то скоро истаяло.
Агнешка сняла черный плащ, под которым оказался простой деревенский наряд, взяла на руки сына, протянула Владу. Он обнял их обоих, коротко прижавшись губами к выбившейся из-под платка у Агнешки рыжеватой прядке.
Девушка потянулась к нему, коснувшись губами уголка губ. Отпрянула.
Рядом с ними бесшумно возник Игор. Блаженная улыбка земной отповеди еще играла на его губах, зеленые глаза сияли. Великан поднял на плечо корзинку.
– Подвода уже ждет, Дорофейка беспокоится, хочет до отъезда на Бориславову могилку заглянуть, – прошептала Агнешка. – Пока княгиня не опомнилась, надо нам с Гнешеком уехать. А то примется искать… Бялу.
– А если я буду искать, где найду? Просто скажи, что не навек это, Ханна. Не навек расстаемся?
Она молча кивнула, приложила пальчики к груди мага. Погладила, не касаясь, водя лишь тенью пальцев, багровый след клейма на лбу – словно
