Землица-заступница тебя ко мне послала. Только нынче о тебе вспоминала. Знать, услышала родимица мои мольбы. А значит, и таиться от тебя не буду. Эльжбета Казимировна, госпожа твоя, занемогла, да так сильно, что не знаю, проснется ли.
Ядзя прижала руку к губам, недоуменно посмотрела на строгое, потемневшее, но спокойное лицо грозной хозяйки Бялого.
— От тоски по своему дальнегатчинцу едва жизни не лишилась. Бежать думает. Потому нам с тобой, Ядзя, смотреть нужно денно и нощно, чтобы ласточка наша дурного не сделала. А иначе — одна радуга ведает, что случиться может. Хотел Владислав добром Бялое получить. А если добром не выйдет? Могут ли Казимеж с чаркой да перстеньком или Кубусь с платком своим да без самой завалящей ведьмачьей силы против него выстоять. Если станет князь мстить за нерожденного наследника — и Бялое возьмет, и жизни наши.
— Зачем ему Бялое? — подала голос Ядзя. — Вон, в Черне у него как хорошо. И богатый город, и красивый. Нешто ему еще нужно?
Агата замолчала. Уж не поверять же болтушке Ядвиге всего: сомнений, догадок, страхов. Знать, давняя злоба у князя Влада на бяломястовского господина. И Казимеж о том проговаривался, да не рассказал всего. А раз Казимеж не нашел чем прихвастнуть, значит, скверное было дело. И за это скверное Владислав теперь спрашивает.
— Вот что, Ядзя, — наконец пробормотала княгиня, — не нам с тобой в мысли Черного Влада лезть. Это он в наших мыслях читает, как в открытой книге. Не болтай да не выдумывай, чего не знаешь. А вот если услышишь что или увидишь, тотчас мне говори. Будешь при Эльжбете день и ночь. Не как прислуга — как подруга, советчица. Обе вы молодые, обе красавицы, обе по любимому тоскуете…
При этих словах Ядзя потупилась, захлопала ресницами, сдерживая слезы, но Агата словно не заметила ее грусти, продолжила:
— …скорее друг друга поймете. Развлекай, песни пой, сказки сказывай, шейте, гуляйте, в храм ходите, только чтобы поменьше наша голубка задумывалась. А если вдруг окажется где-то поблизости Тадеуш, все, что хочешь, делай, костьми ляг, а его к Эльке не пускай.
Глава 64
— А если бежать задумает?
— Не убежит, — ответил Влад, облокотившись на подоконник и глядя, как старик семенит через площадь к княжескому крыльцу. — Останется, Коньо. Ради жалованья хорошего, крыши над головой, места при сильном господине — останется. Старый прохвост думает, что, когда распахнется топь, успеет утечь. Но у меня на сторожевых к западу ребята крепкие, рот закроют, чтоб не колдовал, удержат. А уж как топь зацепит — сама потащит. А старик мне поблизости нужен, чтоб утром кликнул — к вечеру привезли. Не все он мне о вечоркинской ведьме рассказал. Кто-то, Коньо, мысли его от меня загораживает. Сильный. Может, и сама Агнешка эта постаралась. Только кажется, что знакомый кто-то, колдовство крепкое, ничего не скажешь, но все чувствую, словно след знакомой силы в мыслях у нашего старого проходимца.
Коньо залопотал что-то о высших магах, о силе Влада, против которой только безумец пойдет… Но Владислав не слушал. Оглянулся через плечо на Игора, безмолвно нависшего над раскрытой на столе книгой. Солнце било в окно, заставляя масляно поблескивать росписи на стенах. Потому Влад и вызвал к себе Конрада и Игора сюда, наверх, в башню, а не в подвал. В подвале были колбы, травы, тянуло кровью с ледника. А здесь дышалось привольно и легко. В высокие окна лился солнечный свет, ярче которого не создать никакой волшебной силой, хоть тысячи шаров зажги. И Влад подставлял лицо этому свету, чувствуя, как лучи касаются мягкими пальцами складок между бровями.
Мама любила здесь сидеть. Вышивала у окна, а рядом девушка раскладывала для нее драгоценные шелковые нитки. Мама была из беляничей, и узоры у нее выходили нездешние, чужие. Птицы не чернские — волшебные птицы, какие только в густых белянских лесах водятся. И песни такие же.
А они сидели подле нее и слушали — мальчик и юноша. Она звала их по-своему: Владик и Казимир. Не был тогда этот желтоволосый юноша ни князем, ни даже наследником. Наследовал Бялое старший брат Казимежа — Желек. Желеслав Бяломястовский. А Казика отправил отец в Черну, и в те времена богатую, сильную. Отправил учиться уму-разуму, смотреть, как знающие люди землю свою блюдут, княжение справляют, народ в мире и благоденствии сохраняют.
А Казимеж все больше проводил время не с князем Радомиром, а с наследником Владеком. Не гнушался детскими забавами. Сколько окрестных полей проскакали они бок о бок, без седла, одетые, как простые горожане. Сколько выстругивал ему друг Казик деревянных мечей и стрел, подставлял себя под первые робкие детские еще заклятья, валялся в пыли, уча княжича борьбе, посмеивался над стариком Годзимежем, воспитателем чернского наследника, над старым магом Мечиславом, первым и последним его учителем.
И в ту страшную ночь искал Владислав своего друга, звал, перепачканный кровью, родителей, просил о помощи. Но Казимеж был уж на полпути в родное Бялое…
Владислав тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Тридцать лет назад это было. Уж теперь он в отцовский возраст вошел, не к лицу припоминать детские страхи. Нынешний Казимеж — не тот юноша. Не осталось в глазах заплывающего жиром пьяницы и потаскуна ни единой искры. Может, вина его извела, может, нрав скотский, только былое отмщено. Оборвалась леска, что была у Влада на тестя, — а значит, нет того больше среди
