«Что же он у вас какой-то заброшенный стал? Болеет, что ль? Или не кормишь его совсем?». Мать сделалась капризной, плаксивой и обидчивой, требуя к себе неусыпного внимания. Все уже забывала, прятала свои «ценности» в газетные обрывки, которые потом безуспешно искала, и донимала дочь одними и теми же вопросами.
Ира постоянно звонила Лизе, не зная, как и чем помочь, чтобы хоть немного облегчить ей существование в эту тяжелую пору.
– Ты, наверное, меня осуждаешь? – с горечью спросила ее Лиза в очередной раз.
– Ну что ты! «Не суди, да не судим будешь». Осуждать может только тот, кому не довелось в жизни «из болота тащить бегемота», кто не знает, как это страшно, больно и обидно за свое бессилие, когда на твоих глазах родной человек кубарем катится на «дно колодца», как пел Высоцкий, и постепенно превращается в Маугли. И ничего нельзя поделать, хоть убейся, пока он сам не захочет выплыть. Хотя бы попытаться. И немудрено, что ты так увлеклась, тем более что первая любовь светит нам всю жизнь. Скорее всего, это просто защитная реакция твоего потрепанного организма. Не казни себя. Любой женщине, даже такой сильной, как ты, нужно как-то удержаться на плаву. Даже самой независимой и гордой.
Лизина мама пережила зятя почти на год. Потом начался дачный сезон. Первый сезон без мужа. Как включить воду? Почему нет света? Где все инструменты? Пойди, разберись… Она позвала работяг обшить сайдингом сразу поникший домик и вывезти весь оставшийся материал (некому теперь строить), засеяла травой грядки и вырубила все лишнее, чтобы садик стал «прозрачным». Обилие цветов, высаженных по всем правилам садового дизайна, грело душу.
Сын предлагал продать участок, куда сам приезжал лишь по великой надобности отвезти-привезти, но Лиза хотела сохранить дачу в память о муже, где все было сделано его мастеровыми руками, где они оба чувствовали себя дома, поскольку соорудили его «под себя», именно так, как им самим хотелось, а не кому-то еще. Здесь, в тишине и покое, они примирялись друг с другом и бережно охраняли то, что когда-то их, родственные художественные души, соединило. Муж спешил достроить мастерскую, чтобы вновь начать творить… хотя бы для себя, но не успел. В конце концов, говорила Лиза, эта дача – единственное место, где она могла вволю повыть по-бабьи в голос, оплакивая своих покойников.
Шли годы. Лизина жизнь постепенно входила в привычную колею: работа, командировки, семейная и дачная суета, иногда поездки вдвоем в Питер, а весной и осенью – на море за границу. Лиза немного пришла в себя. Он был чутким, внимательным и не особенно навязывал ей свое присутствие в тягостные минуты. Но что-то было уже не то. Получалась какая-то обязаловка, причем строго по расписанию, ведь прошло почти десять лет с той памятной встречи с одноклассниками… А люди не могут так долго демонстрировать только одну, парадную, сторону своей «медали».
– Я опять стала нянькой-психотерапевтом: он вываливает на меня все свои рабочие и домашние проблемы, чтобы я их разрешила. А мне это надо – советовать, как с его алкашами на работе ладить и директора приструнить, как обустроить коттедж его внуку, какие там занавески повесить, какой телевизор купить или где подарок его невесте найти? – жаловалась Лиза. – Иногда даже говорить не хочется, и я стала срываться. Ты бы знала, как мне не хватает мужа, – заплакала она неожиданно. – Этому до него, как до луны.
– Не реви. Подумай, сможешь ты без него обойтись или нет, а тогда уж и разбрасывайся. Что он тебе плохого сделал? Заботится о тебе, поддерживает в меру сил. Он-то чем виноват, что надоел тебе? Для него ведь это станет катастрофой, если ты его бортанешь. Мужик только свет увидел, а ты его мордой об стол… Бросить его всегда успеешь.
– Да, пожалуй, – согласилась Лиза.
Накануне своего шестьдесят девятого дня рождения Лиза вернулась из длительной командировки и сразу позвонила Ире. После обычных «Ты как? А ты как?» они завели разговор на целый час обо всем и сразу.
– Мне нужно срочно сделать зубы до отъезда на море. Как думаешь, успею за месяц? В середине апреля улетаю. Не знаю, как выдержу там две недели с ним. Он стал такой зануда… и проку от него уже немного… То сердце, то печень, то давление… – смеялась Лиза.
– Ты сама-то поосторожнее… Не увлекайся. Излишества вредны, и те самые тоже.
– Быть может… быть может… – пропела Лиза, – «Быть может…» – какие памятные духи, и с каким смыслом! Быть может, поменять стимул-то, пока не поздно? Ведь на будущий год – ужас какой! – семьдесят стукнет! Не все ж старичье одно дряхлое вокруг вертится. Как ты думаешь?
– Флаг тебе в руки! – расхохоталась Ира, поняв, что с подругой теперь все в порядке, и за нее можно не волноваться.
Содержательный разговор
Хлопья снега в медленном вальсе опускались на землю, скрывая коварство обледенелой тропинки. Каждый шажок – как первый в жизни, того и гляди растянешься. Держать равновесие помогали пакеты с продуктами, оттягивающие руки. Вдруг в сумочке, мерно раскачивающейся на шее, зажужжало. Как всегда, не вовремя! Пакеты, почуяв земное притяжение, плавно заскользили вниз по накатанной мальчишками дорожке. Телефон, конечно, залег где-то на дне, вечно не найти…
– Слушаю вас!
– Ты кто?!
– Как это «кто»? Вы кому звоните?
– Где мой сын?! Это номер моего сына! Немедленно позовите моего сына!
– Это мой телефон… И сын ваш мне ни к чему… У меня свой есть.
