– Валери на танцы пришла? – спросил я, зная, как прозвучит мой вопрос, но уже не волнуясь об этом. Ник умер. Все изменилось. Так какая разница?
– Откуда ж мне знать, блин? – Мэйсон сунул в рот попкорн. – Но Дьюс видел ее на кладбище. На могиле Ника. Страшно злился, что она долго там не появлялась.
– А ему-то какое до этого дело?
– Ну как же. Она ведь виновата. Валери знала о планах Ника. Должна была знать. И ничего не сказала. Она во всем обвинила Ника. По-моему, если ты знаешь, что произойдет что-то плохое, и ничего не говоришь, то также виноват. Все равно что сам на курок нажимал.
У меня упало сердце, во рту пересохло. Я прочистил горло.
– Может, она узнала об этом слишком поздно.
– Сейчас еще не слишком поздно. Она должна сознаться. – Мэйсон скривился и кинул пакет с попкорном обратно на пол. – Гадость какая. Пойдем купим нормальной жратвы.
Но я не мог никуда идти. Кружилась голова, потели ладони. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я выпроводил Мейсона, сказав, что меня не выпускают из дома, и остаток вечера просидел на полу спальни с канцелярским ножом в руке, дрожа, плача и бормоча: «Я не могу признаться, не могу рассказать…мне нужно рассказать, но я не могу… мне нужна помощь, я недостаточно сильный, они были правы – я слабый».
Я не хотел умирать. Но и жить так дальше тоже не хотел. Не хотел быть человеком, который знал и ничего не сказал. Не хотел быть человеком с этой… картинкой… в голове – картинкой того, как умирает Крис Саммерс. Не хотел быть человеком, который знает, что Джереми Уотсон – таинственный монстр, которого все вокруг ищут, – скрывается в доме своего двоюродного брата в Уорсо, Миссури. Я не хотел больше встречаться лицом к лицу с Джейкобом Кинни, Дьюсом и даже Валери.
Солнце село, и моя комната погрузилась во тьму, а я все сидел на полу. С подбородка на грудь капали слезы, слюни и сопли. Рука так сильно сжимала нож, что занемели пальцы. Я бесконечно повторял самому себе, как мне жаль, как я зол, все повторял и повторял и повторял…
Таким меня и нашел отец.
– Что за… Дэвид? Что происходит? – Он включил свет, и мы оба заморгали.
В комнате слабо запахло растворителем, и я снова разрыдался.
– Пап… – завыл я, как малыш в машине.
– Господи! – выдохнул отец, бросился ко мне и отобрал нож. Ему пришлось разжимать мои пальцы один за другим – я держал его так долго и так крепко, что они не разгибались. – Ты… Ты… – Он обхватил мое лицо ладонями, развернул к себе и лихорадочно оглядел. – Что случилось?
Папа сел на корточки рядом со мной, схватил за плечи и встряхнул.
– Скажи что-нибудь!
И я сказал.
Наконец-то сказал.
Одиннадцатый класс
Когда я услышал, что Ник со всем разберется, у меня внутри все перевернулось. Ник с Валери вошли в школу, а я побежал за мистером Энгерсоном, который всегда, всегда, всегда стоял у автобусной остановки, не давая никому веселиться.
Всегда…
Но не второго мая.
Я обежал всю автобусную петлю в поисках его, заглядывая в открытые автобусные двери и промежутки между автобусами. Он только что торчал где-то тут. А теперь его нигде нет. Миссис Тейт, наш психолог, стояла далеко от меня, у главного входа в школу, и на секунду я замер, отчетливо слыша тиканье невидимых часов. Мне нужно было принять решение, и быстро – до того как выйдет время.
Я был на полпути между Тейт и входными дверями. Мог либо перехватить ее и что-нибудь сказать, либо войти в школу, попытаться найти Ника и остановить его сам. Я сделал неправильный выбор.
У миссис Тейт была портативная рация. Как и у мистера Энгерсона, и у офицера Белкина – нашего школьного охранника. Тейт могла связаться по рации с Белкиным. Он мог добраться до Ника прежде, чем случилось непоправимое. А мог и не добраться. Я этого уже никогда не узнаю, потому что решил не обращаться к миссис Тейт.
