– Держись подальше от моей сестры и ее подруг, – велел Трой.
– Кончай с этим, Трой, – проворчал его приятель. – Я уже трезветь начал. Эта штука даже не заряжена.
На губах глядящего на меня Троя расплылась улыбка. Он демонстративно покачал пистолетом и засмеялся, будто происходящее было большой и веселой шуткой.
– Ты прав, – согласился он. – Потопали отсюда.
Трой сунул пистолет за ремень и пошел с дружками в амбар.
Я сидела на траве, и из груди рвались рваные, сдавленные звуки – нечто среднее между рыданиями и хрипами. Казалось, глаза вылезут из орбит. В голове крутилась одна единственная мысль: бежать, бежать отсюда быстрее! С трудом поднявшись, я со всей мочи помчалась через пастбище к дороге, не обращая внимания на боль, пронзающую ногу каждый раз, когда ступня ударяла о землю.
Я бежала, пока хватало дыхания, потом перешла на шаг. Сначала брела по проселочной дороге, затем – по мощеной, идущей вдоль железнодорожных путей, ведущих к шоссе. Один раз присела на бордюр у пруда – перевести дыхание и дать отдохнуть ноющей ноге. Передохнув, подползла на карачках к пруду, улеглась на живот и ополоснула лицо холодной водой. После этого уселась в джинсах прямо на влажную землю и уставилась в чистые, обещающие покой небеса.
В конце концов я дошла до бензоколонки на шоссе.
Вытащила из кармана мобильный и набрала номер папы. Тот самый, который добавляла в контакты с мыслью: «Я никогда его не наберу. Никогда не позвоню папе».
После двух гудков папа ответил на звонок.
– Пап? Ты можешь за мной приехать?
Папа приехал за мной в пижаме, хмурый и напряженный, стискивая ладонями руль. Когда я скользнула на сиденье рядом с ним, он смотрел не на меня, а прямо перед собой. На его скулах играли желваки.
– Ты пила? – спросил он, выезжая на дорогу со стоянки бензоколонки.
Я кивнула.
– Черт возьми, Валери! Ты поэтому мне позвонила? Потому что напилась?
– Нет. – Я откинула голову на спинку сиденья. – Я не пьяная.
– От тебя несет спиртным.
– Я выпила всего пару бутылок пива. Пожалуйста, не говори маме. Пожалуйста! Это ее убьет.
Он бросил на меня взгляд, красноречиво говорящий: «А как насчет меня?». Но вслух этого не произнес. Может, осознал, что не я одна убиваю маму. Он тоже приложил руку к гибели ее чаяний и надежд.
– Не могу поверить, что твоя мама отпускает тебя на вечеринки, – пробормотал папа себе под нос.
– Может, она просто пытается мне доверять?
– Чего ей делать не стоит, – припечатал он, выруливая на шоссе.
Мы ехали молча. Время от времени папа с недовольной гримасой на лице покачивал головой. Я наблюдала за ним, задаваясь вопросом: как мы до этого дошли? Как мужчина, который бережно держал в руках свою новорожденную дочь и нежно целовал ее крохотное личико, может, не дрогнув, выкинуть ее из своей жизни и из своего сердца? Как так вышло, что он способен лишь осуждать и обвинять ее, попавшую в беду и умоляющую о помощи: «
То ли из-за алкоголя, то ли из-за ссадины на душе после угроз Троя, то ли из-за всего вместе, но я не смогла сдержать поднявшуюся изнутри ярость. Он – мой отец. Он должен защищать меня или хотя бы забеспокоиться, если я прошу забрать меня посреди ночи из какой-то глухомани, звоня с бензоколонки.
– Это почему? – вырвалось у меня прежде, чем я успела себя остановить.
– Почему что? – глянул на меня папа.
– Почему маме не стоит мне доверять? Почему ты постоянно и упорно выставляешь меня плохой?
Я уставилась на его профиль: повернись и посмотри мне в глаза!
Папа не повернулся.
– В последнее время я веду себя очень хорошо, но тебе плевать.
– И все же ты умудрилась сегодня вляпаться в неприятности, – отозвался он.
– Ты понятия не имеешь о том, что сегодня случилось, – вскипела я. – Для тебя и так все ясно: раз дело касается меня, значит, я в чем-то провинилась. Ты мог хотя бы притвориться, что тебе не наплевать на меня. Мог хотя бы попытаться понять.
