прохладную воду. Он растворялся в ней, переставал быть, и это оказывалось не страшно.
В понедельник последним уроком была физкультура. В парке на спортплощадке бегали стометровку. Леша тоже бежал, и физкультурник удивлялся, как он не собьется сослепу. На финише стояла с секундомером девочка, она и была Леше ориентиром.
Конечно, бывало, он и падал, споткнувшись о невидимую колдобину, но сильно не расшибался, так как бежал всегда с осторожностью. Казалось бы, осторожность и определяла его характер, не могла не определять. Но самое главное в Леше было все-таки другое. Он ощущал себя как бы в темноте материнской утробы. И ему страстно хотелось выбраться, вырваться на свет. И он думал, что дело в слепоте, он не знал, что многие зрячие люди так же себя ощущают — в темноте, в хаосе, так и не родившимися.
Девочка с секундомером подала Леше палку. Мальчишки закричали:
— Леха!
И он пошел на крик.
Они сидели на спортивном бревне. Потеснились, и Леша сел тоже.
— Слушай, Леха, — сказал Гарик, — у нас тут возник вопрос… Вопрос такой. Как-то ведь ты представляешь себе девчонок из нашего класса?
— Как-то представляю.
— Но не так, как мы.
— Наверно. Не знаю.
— Вот интересно, которая из них самая красивая? По-твоему.
— А зачем тебе?
— Я же говорю — интересно. Мы по внешности судим, а ты как-то иначе. Интересно.
Что-то Лешу беспокоило. Что-то было не так. Бежали стометровку девочки. Мальчишки ждали ответа на свой вопрос. Ветер пах снегом и печным дымом. Гудело за заводской стеной. Почему-то не сразу Леша понял, что его беспокоит.
За кустами, на асфальтовой дорожке, по которой ходили краем парка прохожие, Леша расслышал вдруг музыку той девушки. Она стояла неподвижно, как тогда на рынке. И Леша чувствовал ее. Наверно, она видела его из-за кустов. Или Леша сошел с ума, и никого там не было, и ему только слышалась ее музыка, морочила.
Гарик дернул его за рукав.
— Что? — не понял Леша.
— Кто?
— Знаешь, мне нравится одна… Но она не в нашем классе.
— Я ее видел?
— Нет. Не думаю.
— А…
— Все. Извини. Больше не отвечаю.
Физрук свистнул, и все к нему потянулись. Он объявил результаты, оценки и конец уроку. Ребята рванули к школе.
Леша дождался, пока все они умчатся, пока физрук уйдет.
Музыка так и слышалась за кустами. Но Леша боялся подойти, спугнуть. Он вернулся к бревну, присел. Музыка оставалась на месте. Леша постукивал палкой о землю. Он услышал, как кусты раздвигаются, и крепко стиснул палку.
Она подходила к нему, приближалась. Он и шаги ее слышал, и дыхание. Тот же ментоловый запах.
Подошла вплотную, ни слова не говоря, взяла за руку.
Она вела его самой глухой частью парка. В вышине шумели старые тополя. (Бабка говорила, когда Леша был маленький, что они высотой до неба, облака останавливаются, зацепившись за сучья.) Зловеще кричали вороны. Ветки хрустели под ногами. Леша оступился. Она схватила его крепче. Все молча.
Под ногами оказался асфальт. Затем ступени — три, — они вели вниз. Дверь застонала.
Это был не подъезд, хотя шаги отдавались гулко. Что-то вроде долгого коридора. Пахло больницей. Наверно, они шли подвальным, техническим этажом. Больница была заводская, бабка водила его сюда лечить зубы.
Она придержала его за локоть и втолкнула в низкую дверь.
Отобрала палку, притиснула к стене. Лицом приблизилась к лицу. Сказала, как тогда:
— Глаза закрой… Хотя погоди. Дай посмотрю, какого они цвета.
— Серые.
— Не совсем. С прозеленью… Ты точно меня не видишь? Закрой. Ну.
— Что ты делаешь?
