выдумать специальные секретные коды, чтобы записывать в ежедневник походы в клинику, найти причины для оправдания своего отсутствия на работе. Придется проявить изобретательность, методичность, хитрость. Придется уйти в подполье, стать бойцом невидимого фронта. Она будет скрывать свою болезнь примерно так же, как скрывают внебрачную связь. Это она умеет – разбивать свою жизнь на сектора, научилась за долгие годы практики. Она будет дальше возводить стену, все выше и выше. В конце концов, она с успехом скрывала обе свои беременности, скроет и рак. Он будет ее тайным ребенком, незаконнорожденным сыном, о существовании которого никто не будет даже подозревать. Чем-то, в чем нельзя признаться, чего нельзя показать.
Вернувшись в офис, Сара включается в повседневную работу. Незаметно наблюдая за коллегами, она пытается уловить их реакцию – взгляды, интонации. И с облегчением убеждается в том, что никто ничего не заметил. Не написано же у нее на лбу это страшное слово – «рак». Никто не видит, что она больна.
И того, что душа у нее изодрана в клочья, тоже никто не знает.
Смита
Уехать.
Эта мысль возникла у Смиты внезапно, как будто ее внушили свыше. Уехать из деревни.
В школу Лалита больше не вернется. Учитель избил ее, после того как она отказалась подметать класс перед своими товарищами. Пройдет время, и эти дети станут фермерами, а она будет чистить у них уборные. Нет, об этом не может быть и речи. Смита не позволит этого. Как-то она услышала фразу Ганди, ее произнес врач, с которым она познакомилась в диспансере, в соседней деревне: «Никто не должен касаться руками человеческих экскрементов». Махатма, по-видимому, хотел этим сказать, что статус неприкасаемых незаконен, что он противоречит конституции и правам человека, но с тех пор ничего не изменилось. Большинство далитов безропотно принимают свою судьбу. Другие, вроде Бабасахиба[15], духовного лидера неприкасаемых, обращаются в буддистскую веру, где нет каст.
Смита слышала об этих грандиозных коллективных церемониях, когда далиты тысячами переходили в другую веру. Для пресечения этого движения, подрывающего основы власти, были даже изданы специальные законы, согласно которым желающие сменить религию обязаны получить на это разрешение, иначе им грозят юридические санкции. Смешно: все равно что просить у тюремщика разрешения на побег из тюрьмы.
Смита никак не может решиться на такой шаг. Она слишком любит своих богов, которым поклонялись и ее родители. Больше всего на свете она верит в заступничество Вишну: сколько себя помнит, утром и вечером обращает она к нему свои молитвы. Ему поверяет свои мечты, свои сомнения и надежды. Как ей отказаться от него? Без Вишну в душе у нее станет пусто, и ничем эту пустоту не заполнишь. Она осиротеет больше, чем осиротела после смерти родителей. А вот к родной деревне она почти не привязана. Эта загаженная земля, которую ей без отдыха приходится чистить изо дня в день, ничего не дала ей. Ничего, кроме голодных крыс, которых приносит по вечерам Нагараджан. Невеселая добыча…
Уехать, бежать из этих мест. Другого выхода нет.
Утром она будит Нагараджана. Он крепко спал, она же так и не сомкнула глаз. Она завидует его безмятежности: по ночам ее муж похож на озеро, гладь которого не нарушит ни одна волна. Сама же она часами не находит покоя. Ночная тьма не облегчает ее мук, а наоборот, словно отражает их, усиливая их действие. В темноте все представляется трагичнее, безысходнее. Часто в молитвах она просит, чтобы боги остановили этот вихрь мыслей, не дающий ей покоя. Иногда она так и лежит всю ночь с широко раскрытыми глазами. Нет у людей равенства перед сном, думает она. Ни перед чем у них нет равенства.
Нагараджан просыпается с ворчанием. Смита стаскивает его с постели. Она все обдумала: им надо уехать из деревни. Им самим от этой жизни ждать нечего: она все отняла у них. А вот Лалите еще не поздно, ее жизнь только начинается. У нее все есть, кроме того, что отнимут у нее другие. А Смита этого не допустит.
Жена бредит, думает Нагараджан, опять не спала всю ночь. Смита настаивает: им надо переехать в город. Она слышала, что там далитам полагаются специальные места в школах и университетах. Места для таких, как они. Там Лалита сможет попытать счастья. Нагараджан мотает головой: город – это иллюзия, пустой сон. Далиты там живут как бездомные, прямо на тротуарах или в бидонвилях, которые размножаются на окраинах больших городов, словно бородавки на подошвах. Здесь, по крайней мере, у них есть еда и крыша над головой. Смита кипятится: здесь они едят крыс и собирают дерьмо. А там они найдут работу, будут вести достойную жизнь. Она готова попробовать, она – храбрая, выносливая, она пойдет на все, примет все, что ей предложат, – только бы кончилась эта жизнь. Она умоляет его. Ради нее. Ради всех них. Ради Лалиты.
Нагараджан окончательно проснулся. Она что, совсем с ума сошла?! Думает, что может вот так распоряжаться собственной жизнью? И он напомнил ей жуткую историю, которая случилась несколько лет назад и взбудоражила всю деревню. Дочка соседа, тоже из далитов, решила уехать в город учиться. Джаты поймали ее, отвели на дальнее поле и в течение двух суток насиловали ввосьмером. Когда она вернулась к родителям, то с трудом могла ходить. Родители подали жалобу в панчаят – сельский совет. Но там, естественно, заправляют джаты. Ни женщин, ни далитов там не найдешь. Каждое решение, принятое советом, имеет силу закона, даже если оно идет вразрез с индийской конституцией. И решения эти никогда не оспариваются. Совет предложил семье денег в возмещение моральных издержек и за то, что они заберут заявление, но девушка не захотела брать плату за свой позор. Отец сначала встал
