– Ну… Вы ведь с самого начала устраивали мне необычные свидания… Знакомили с нобелевскими лауреатами, Виоландой Сарамаго, с… – Я вовремя притормозила. – Вы даже пытались спасти собаку, гуляли со мной по кладбищу Монпарнас, заказывали платье на континенте, чтобы я затмила всех девушек Бонда. Конечно, если так стартануть, то через неделю остается лишь отправить в космос или отвезти в тоннель, когда горит весь остров… А чем еще удивить?
Дженнаро расхохотался. Это было настолько не в тему, что я содрогнулась от разлетевшегося по тоннелю смеха, который поселился в каждой клеточке моего тела.
– Что вас так развеселило?
– Мадемуазель… Я даже не пытался вас удивить.
– Но удивили… Сегодня так точно, – горько смеясь, добавила я. – Синьор Инганнаморте…
– Что?
– Вы действительно мною дорожите?
– Да.
– Тогда покажите мне… Прошу вас… Мне кажется, я заслуживаю немного правды. Мне можно доверять.
– Мадемуазель… Вы заслуживаете всего. И только лучшего. Причина, по которой я стараюсь вас от этой правды оградить как раз и заключается в том, что вы мне слишком дороги. Мне бы очень не хотелось вас оттолкнуть или оставить неприятные воспоминания о нашем знакомстве.
К горлу моментально подступил гигантский ком, и я громко закашлялась. Дженнаро неоднократно давал понять, что наше общение в какой-то момент закончится, и каждый раз мне казалось, что меня сжигают изнутри и колотят молотком по стенкам души.
– Воспоминания о нашем знакомстве… Это будут мои воспоминания. Вы открытым текстом даете мне понять, что рано или поздно я вас потеряю, но при этом не хотите меня оттолкнуть. – На выручку пришел раздражающий приступ кашля, который приглушил царящее в голосе волнение. – Вам не кажется, что это противоречиво?
– Так и есть. Но вы исказили смысл сказанных мною слов: потеряете не только вы, но и я. И поверьте, я потеряю гораздо больше. Потому что вынужден. Потому что не знал, каково это: желать чего-то так сильно, но не иметь возможности этим обладать. Я всегда брал и получал. И уж тем более не задумывался, оттолкну я кого-нибудь или нет. Да мне плевать. Вам ведь нравится это выражение, мадемуазель?
– Нравится, – тихо подтвердила я, думая над каждым услышанным словом. Что-то в поведении Дженнаро изменилось: в нем ожила какая-то дерзость и природная легкость. – Вы меня не оттолкнете. Никак. И ничем. Тем более правдой. Я могу посмотреть?
– Выбор за вами, – резюмировал он, наблюдая, как я без колебаний потянулась к заднему сиденью, чтобы достать спасенный бумажный сверток.
Бережно его разворачивая, я поразилась качеству плотной бумаги. Холст. И по всей видимости, картина или лишившийся рамы портрет. Пока изображение было мне не доступно, десятки догадок и вариантов кувыркались в моей голове: семейные ценности, портрет отца, матери, дедушки, женщины, в конце концов… Но фраза «я вообще никогда никем не дорожил» перечеркивала все пришедшие на ум версии. Когда картина открылась мне в полной мере, я подумала, что схожу с ума. Чувствуя, как от удивления округлилась глаза, я в недоумении уставилась на Дженнаро.
Он молчал.
– Это какая-то шутка? – еле выговорила я. – Это же картина с голубиной лапкой, которая висит в ваших апартаментах в «Reid’s». Картина, которая нас чуть не прибила. Один в один.
Дженнаро смотрел на меня с нескрываемым интересом, не давая никаких подсказок.
– Мы что… – Я начинала задыхаться от поселившегося в организме дыма и шквала набросившихся на меня эмоций. – Мы что… рисковали жизнью из-за копии картинки с лапкой голубя?
– Получается, что так. – Дженнаро пожал плечами.
– И вы считаете, что я в это поверю? Копия какой-то картины?
– Но вам же она нравилась…
– Да, нравилась! Очень нравилась!
– Вот и мне понравилась.
– Да какая разни…
Проглотив окончание английского слова «difference», я замерла с холстом в руках. Мозаика сложилась в секунду, просто в момент.
– А кто написал эту картину? Это же кубизм, да?
– Совершенно верно. Но я не знаю имени художника.
– Что-то я сомневаюсь, синьор Инганнаморте… Думаю, вы прекрасно все знаете. Или мне спросить нашего общего немецкого друга? У него даже официальный сайт есть.
– Это вы о ком?
– О Вольфганге Вельтракки. Не об этих ли игрушках он говорил в Париже? Об игрушках, с которыми вы не можете разобраться.
