– Куда это вы? – испугалась я.
– В багажнике есть то, что может нам помочь.
Он вернулся через секунду, держа в руках спортивную сумку. Быстро расправившись с молнией, Дженнаро достал из нее запакованные в прозрачный целлофан ярко-синие боксерские бинты.
– Теперь понятно, почему вы так лихо наматывали майку себе на руки, – улыбнулась я. – Вы еще и боксом занимаетесь?
«Кроме воровства и меценатства», – чуть не сорвалось у меня с языка.
– Занимался когда-то. Сейчас просто поддерживаю себя в форме, – ответил он, разрывая целлофан и вручая мне образцово свернутые бинты, зафиксированные с помощью черной липучки. – Подержите, мадемуазель.
– Всегда мечтала, чтобы меня научили боксировать…
– Так что вам мешало? – спросил он и тут же осекся. – Простите. Я не подумал об операции.
– Дело не в этом. Я ничего себе не запрещаю. Просто у меня и без бокса было предостаточно спорта. Как-то не складывалось. Если мы отсюда выберемся, я обязательно начну заниматься.
– Конечно, выберемся. Сейчас может быть больно. – Дженнаро принялся за повязку на моей ноге.
– Переживу. Мои немецкие врачи отвлекали меня историями, когда вытаскивали дренажные трубки или металлические скобы из тела. Синьор Инганнаморте, это намек!
– Мадемуазель, не смешите меня… Я не хочу сделать вам больно. – Он издевательски тянул время.
– Я сейчас сгорю от любопытства. Сжальтесь… Я же писатель, хоть и начинающий!
– Вы мой любимый писатель. Хоть и начинающий.
Не знаю, сказал ли он это специально, зная, что после таких слов я забуду обо всех ранах на свете и прощу ему любой из смертных грехов, но момент был выбран идеально. Пока я купалась в блаженной улыбке, Дженнаро освободил щиколотку от окровавленных лохмотьев рубашки и добрался до раны.
– Дайте мне бинты.
– А чем они отличаются?
– Один наматываете на правую руку, другой на левую, – подколол меня он.
– Как остроумно, синьор Инганнаморте… Я бы купила себе ярко-салатовые. У вас только такого цвета?
– Могу еще предложить черные. Они тоже новые.
– Нет, все-таки синие. Цвет напоминает мне океан.
– Тогда приступим.
Липучка издала шелестящий звук, и свернутая полоска стрейчевой ткани преобразилась в длинную ленту.
– И к истории…
– И к истории. Давным-давно в вашем любимом городе Париже, мадемуазель… – Дженнаро приложил край бинта к моей щиколотке, и я вздрогнула, но вовсе не от боли, а от того, что со мной заговорил уже совершенно другой человек. – Мне продолжать?
– Не издевайтесь…
– Давным-давно в вашем любимом городе Париже, мадемуазель, один известный в узких кругах дилер антиквариата получил неожиданный заказ на картины Фернана Леже и Амадео Модильяни. Соблазн и баснословные деньги сыграли свою весомую роль, но возникла небольшая сложность: полотна находились в парижском музее современного искусства, расположенного недалеко от la tour Eiffel. Взвесив плюсы и минусы, мсье Курве пришел к выводу, что куш стоит того, чтобы рискнуть, раз уж судьба преподнесла шанс обеспечить себя, детей и детей детей. Курве долго ломал голову над тем, как заполучить Леже и Модильяни, прекрасно понимая, что существует всего один вариант – найти того, кто сможет украсть картины. Он обратился к талантливому профессиональному вору Вьерану, который за несчастных сорок тысяч евро готов был качественно выполнить работу. У Вьерана были серьезные проблемы с азартными играми, с отношениями в семье, а главное, с полицией и законом. Его держали на крючке, обвиняя в четырнадцати крупных кражах, и он знал, что скоро его возьмут. Собственно, поэтому он и обратился ко мне…
Я не дышала. Не думала о кислороде. Забыла о пожаре и поврежденной ноге. Забыла о пылающем острове и страдающих людях. А Дженнаро все говорил и говорил, медленно забинтовывая мою тонкую щиколотку и избегая ошеломленного встречного взгляда.
– Сорок тысяч спасали Вьерана, но не его семью. Курве знал о его затруднительном положении и просто-напросто не хотел давать больше. Вьерану априори светило десять лет, и он предложил мне вариант: я украду картины и дам ему сумму, которая многократно превышает оговоренную долю, а если дальнейшая схема прогорит и Курве попадется, то Вьеран возьмет на себя вину. В том случае, если Курве его сдаст. Беспроигрышная комбинация. Да и план был элементарным. Мне даже не стоило напрягаться. Вьеран сообщил все детали. В музее уже месяц барахлила сигнализация, но уверенные в себе вальяжные французы откладывали решение проблемы на потом. Камеры наблюдения работали лишь частично. Этот факт сотрудников музея тоже не смущал. Примерно до двадцатого мая две тысячи десятого года. Нет ничего проще, чем в три часа ночи срезать замок с металлической решетки, бесшумно
