необычный музейный экспонат. И тогда я не выдержала: оторвав от себя книгу, я беспомощно развела руками в стороны, параллельно вытирая вновь заструившиеся слезы. Он улыбнулся и, бережно потянув меня за веревочки на халате, крепко прижал к себе.
– Merci, merci, merci, – повторяла я бесчисленное количество раз, чувствуя щекой его обтянутые кожей мышцы. – И простите меня, пожалуйста. Это все мой противный характер. Я вела себя так глупо в ресторане…
– Нет, мадемуазель. Вы вели себя честно. А вот у меня чувство, что я обидел или обманул ребенка. Ну, что поделаешь, если из четырех заведений на бульваре мы выбрали лучшее?
– Ну и черт с ним. И вы специально поехали в «Shakespeare & Co»?
– Да.
– И вы честно не знали о скверике с голубятней и о том, что в Париже нет знаков «Stop»?
– О сквере возле Сакре-Кер не знал, о знаках мне было известно. – Его смех звучал совсем близко и щекотал шею. – Не важно, что я знал, а чего – нет. Париж никогда не доставлял мне такого удовольствия.
– Вы сейчас говорите правду?
– Да. Поверьте: я очень хорошо к вам отношусь. Слишком хорошо. Но иногда вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить. По разным причинам. Понимаете?
– Понимаю. Хотите, я вообще не буду задавать вопросов?
– Я хочу, чтобы вы были собой – не меньше и не больше.
– Хорошо. И еще… Простите, что съязвила по поводу аппендицита. В Германии мне делали более серьезную операцию. Помните полицейского в тоннеле? Он нас тогда отпустил…
– Конечно, помню. Я хотел, но забыл у вас спросить, что вы тогда ему сказали. На следующий день было не до полицейского. Мы так и будем обниматься в коридоре или зайдем в один из номеров?
– Так и будем обниматься в коридоре, потому что в номере вы меня обнимать не будете.
– Кто вам сказал такую глупость? – засмеялся он, дотронувшись губами до моих волос. – Так ко мне или к вам?
– К вам, потому что мне было так грустно, что я выпила всю колу из мини-бара. У вас есть кола?
– Мадемуазель, если понадобится, я достану для вас всю кока-колу Парижа, – подбодрил меня Дженнаро, откупоривая стеклянную бутылочку. – Хотите посидеть на террасе?
– Очень. Так вот по поводу полицейского: я сказала ему, что вы поехали задним ходом по встречной и свернули в аварийный тоннель, потому что я забыла дома жизненно важные таблетки, которые принимаю после трансплантации печени.
Дженнаро застыл на месте, не дойдя до террасы. Впервые я увидела, что под красивой, но вечно бесстрастной маской живут какие-то эмоции.
– Вы это придумали?
– Нет. Сказала чистую правду.
– Простите, я сейчас. – Он вернулся к мини-бару и достал оттуда бутылку вина. – Мадемуазель, у вас дар выводить людей из равновесия.
– Вы что, курите? – спросила я, обнаружив на террасе пачку сигарет.
– Да, иногда, – раздался его голос, следом за которым последовал звук выходящей из бутылки пробки.
Когда он поставил на стол стаканчик для колы и наполненный винный бокал, я запустила в парижское небо пламенный привет в виде колечка сигаретного дыма.
– Судя по всему, курю не я один, – резюмировал он, щелкая зажигалкой и наливая мне колу. – Так вы мне расскажете, что произошло?
– Если хотите.
Мы много курили, периодически потягивая вино из одного бокала, и я сантиметр за сантиметром раздвигала плотные занавески, приоткрывая ему вид на далеко не самый благоприятный период моей жизни.
– Поэтому у меня сниженный иммунитет, и я часто болею, – подытожила я. – А еще я безумно люблю родителей. И иногда смущаюсь, когда люди без стеснения пялятся на мой шрам.
– Мадемуазель, у меня нет слов. Что касается людей – к черту их. Большинство из них страдает от болезни под названием «ограниченность». Неужели вас может смутить горстка примитивных идиотов?
– Иногда – да, – призналась я.
– Понятно. Скажите, я могу еще раз взглянуть на ваш шрам?
– Да, но это не самое лучшее зрелище.
– Это уже мне решать. Подойдите ко мне, пожалуйста.
Приблизившись к креслу, в котором он сидел, я почувствовала, как от волнения подгибаются колени.
– Под халатом что-то есть?
