теперь медленно заживают, тоже. Он солгал прежде, чем понял, что лжёт, но иначе было никак. Ему действительно не хотелось объяснять Папирусу, что да, он говорил подобное раньше, когда они с малышкой ещё могли обсуждать всякие вещи. И да, что он назвал его безнадёжным, сказал, что такие, как Папирус, не меняются — но откуда бы Санс знал, что это не так? Откуда было ему знать, что человеческая душа развеется, навсегда изменив чужую суть? Никто бы не смог предугадать. Санс готов забрать свои слова назад, но теперь не может, поскольку разговаривать он не способен.
К тому же, он изменил мнение ещё до смерти Фриск. Но Папирусу необязательно знать.
Это первая ложь.
***
В лаборатории полумрак. Альфис хорошо видит в темноте, хоть и носит эти нелепые очки, и Санс следит за её грузным силуэтом, что уверенно перемещается от стола к столу, выискивая какие-то инструменты. Он сидит на кушетке, свесив ноги; рядом, на стуле, брошены куртка и футболка. В лаборатории вовсе не холодно, но он ёжится от непонятной дрожи; бутоны реагируют на это и закрывают венчики, будто пытаясь спрятаться. Они всегда знают, что с ним что-то не так. Словно они... живые?
Он намеревается выяснить это.
— Мне нужно взять образцы, — говорит Альфис, подходя к нему. Над столом горит яркая лампа, единственная во всём помещении, и под её лучами кожа учёной кажется не землистого, а песочного цвета. — Если, конечно, ты не против.
Он усмехается.
«Как будто у меня есть выбор».
— Верно, — улыбка её больше похожа на оскал. Санс проходится взглядом по зубам, непроизвольно замечая, какие они острые и белые. — У тебя нет. Но я обязана спрашивать, считай, что это соблюдение формальностей.
Она продевает пальцы в кольца ножниц с длинными тонкими лезвиями. Ножницы похожи на садовые, которыми пользуется Король. Это сравнение заставляет Санса нервно ухмыльнуться. Альфис добродушно кивает, поощряя его настрой, но глаза у неё блестят чересчур лихорадочно. Санс знает это чувство, эйфорию от неожиданно возникшего на горизонте увлекательного исследования — он понимает, что чувствует учёная. Он сам частенько испытывал подобное, но это впервые, когда на месте открытия выступает он сам.
«Скажи», — спрашивает Санс, чтобы отвлечься от нарастающего беспокойства. — «Возможно ли, чтобы развеянная человеческая душа продолжала жить?»
— Кто знает, — задумчиво хмыкает Альфис, отходя обратно к столу — он слышит, как чиркает лезвие об его острый край. — Я не сталкивалась с подобным экспериментом. Но души людей очень сильны, так что вероятен любой исход. Если умерший человек обладал огромным запасом решительности, то его душа — вернее, её остатки — вполне могла бы частично быть живой. Хотя, это не совсем верное слово. Почему ты спрашиваешь о таких вещах, Санс?
«Неважно», — он не горит желанием обсуждать с ней Фриск. — «А такая душа могла бы влиять на окружающих?»
— Возможно. Даже души монстров способны на некоторое время изменить общий магический фон, ты знал? Всякий раз, как кто-то умирает, на моих мониторах наблюдается всплеск, — она заканчивает заточку и возвращается к кушетке, крепко держа ножницы, но не спеша начинать. Её глаза любопытно блестят из-под очков. — Кстати об этом. Несколько недель назад датчики просто взрывались от магических волн, я никогда не видела подобного. Всё затихло через пару секунд, но с тех пор фон Подземелья поменялся, он словно... — она жуёт губу, подбирая нужное слово, — посветлел? Трудно пояснить, когда имеешь дело с одними только графиками.
«Я в состоянии понять».
— О, я знаю, — усмехается Альфис. — Папирус всегда недооценивал твои умственные способности, а? Какая жалость.
«Мы можем вернуться к предыдущей теме?»
Она нетерпеливо щёлкает ножницами.
— Да. Если вкратце, то кривая стала стремиться вниз, а не вверх. Понимаешь, что это значит?
Он понимает. Когда-то давно похожие графики висели на стенах его собственной лаборатории, хотя составлял их кое-кто другой. Но в те времена кривая почти достигала вершины листа, и с трудом верилось, что может быть по-другому.
— Активной магии становится меньше, — говорит Альфис, рассматривая цветы, — и всё больше растёт запас пассивной. Это довольно хорошо, хоть и нетипично для Подземелья. Я подумываю написать доклад на эту тему...
«Это значит», — он нетерпеливо прерывает её монолог, быстро жестикулируя, — «что убийства прекращаются?»
— Да, если говорить простыми словами. Ты прав. Монстры становятся терпимее друг к другу. Это странно, но чрезвычайно интересно. Хотела бы я выяснить, почему. Наверняка это связано с тем аномальным всплеском...
Она косится на Санса, и тот опускает взгляд, не собираясь ничего говорить. Альфис подтвердила его догадки — рассеянная душа Фриск оставила свой след не только в его жизни. Малышки больше нет, но она продолжает делать их крохотный ужасный мир немного лучше. Возможно, когда-нибудь Подземелье превратится в хорошее, или хотя бы просто терпимое место благодаря ей, но Санс не уверен, что доживёт до этого.
