На открытии осенней встречи Организации руководителей межуниверситетского трансфера технологий (ОРМТТ), организации, работа которой была посвящена лицензированию работы университетских ученых, с основным докладом выступил известный филантроп Джек Б. Ватсон. Основной упор он сделал на своих излюбленных темах: впечатляющем развитии биотехнологий, важности патентования генов, безоговорочного соблюдения закона Бэя — Доула [19] и необходимости сохранения статус-кво для процветания бизнеса и благосостояния университетов. Процветание наших университетов, заявил он, зависит от сильных партнеров в области биотехнологий. Это — ключ к знаниям и ключ к будущему.
Он сказал собравшимся то, что они хотели слышать, и, как обычно, покинул трибуну под громовые аплодисменты. Лишь немногие заметили, что он слегка прихрамывал, а его правая рука была как-то неестественно неподвижна.
Оказавшись за кулисами, Ватсон оперся на руку красивой женщины.
— Где этот чертов доктор Роббинс? — спросил он.
— Он ждет тебя в клинике, — ответила она. Ватсон выругался, а затем, тяжело опираясь на ее,
руку, вышел на улицу, где его уже ждал лимузин. Ночь была холодной и туманной.
— Проклятые доктора! — ворчал он. — Не буду больше делать никаких анализов!
— Доктор Роббинс не упоминал ни о каких анализах.
Водитель открыл дверь, и Ватсон неуклюже забрался в машину, буквально втащив ногу, которая не хотела слушаться. Женщина ему помогала. Затем она села в лимузин с другой стороны.
— Сильно болит? — спросила она.
— По ночам всегда болит сильнее.
— Дать тебе таблетку?
— Я уже одну проглотил. — Он глубоко вздохнул. — Доктор Роббинс знает, что это такое?
— Думаю, да.
— Он тебе сказал?
— Нет.
— Ты лжешь.
— Он ничего мне не сказал, Джек.
— О, Господи!
Лимузин быстро мчался в ночи. Ватсон, тяжело дыша, смотрел в окно.
В этот час в клинике было безлюдно. Тридцатипятилетний Фред Роббинс, красивый, как голливудская звезда, ждал Ватсона в большой смотровой комнате в компании с двумя молодыми врачами. На столе перед ним стояли легкие коробки с рентгеновскими снимками и результатами электрофореза и компьютерной томографии.
Ватсон тяжело плюхнулся на стул и махнул двум молодым людям:
— Вы свободны.
— Но Джек…
— Я хочу, чтобы вы сказали мне все с глазу на глаз. Они ушли, оставив Ватсона наедине с Роббинсом.
— Вас называют лучшим диагностом Америки, Фред. Так что давайте, рассказывайте.
— Что ж, — сказал Роббинс, — это по сути биохимический процесс, вот почему я хотел…
— Три месяца назад, — перебил его Ватсон, — у меня заболела нога. Через неделю я ее уже волочил. Вскоре мне стало трудно подниматься по лестнице. Теперь у меня ослабла правая рука, я даже не могу выдавить зубную пасту на щетку. Мне стало тяжело дышать. И все это продолжается уже три месяца. Так скажите, что со мной?
— В общем, это заболевание называется парез Вогельмана, встречается оно не очень часто, но и не так уж редко. В Америке каждый год регистрируется несколько тысяч случаев, во всем мире — около пятидесяти тысяч. Впервые оно описано в 1890-х французским…
— Вы можете его вылечить?
— На сегодняшний день эффективных методов лечения не существует.
— А хоть какие-нибудь существуют?
— Только болеутоляющая и поддерживающая терапия: массаж, витамин В…
— Но лекарств нет?
— К сожалению, нет, Джек.
— Что вызывает эту болезнь?
— Это мы как раз знаем. Пять лет назад группа ученых под руководством Эндерса из Исследовательского института Скриппса выделила ген BRD7A, ответственный за выработку белка, который восстанавливает миелин вокруг нервных клеток. Они выяснили, что точечная мутация гена вызывает у животных парез Вогельмана.
— Черт, вы хотите сказать, что у меня болезнь, вызванная каким-то генетическим нарушением?
— Да, но…
— Как давно был выделен этот ген? Пять лет назад? Тогда можно попробовать замену гена, чтобы в организме вырабатывался здоровый белок.
— Замена гена является довольно рискованной формой терапии. — А у меня есть выбор? Сколько времени у меня осталось?
— Это сложно сказать наверняка, но…
— Примерно?
— Возможно, четыре месяца.
— Иисусе! — У Ватсона перехватило дыхание. Он вытер ладонью лоб и глубоко вздохнул. — Вот, значит, как обстоит дело. Тогда давайте попробуем заменить ген. Прошло пять лет, у них должен быть протокол.
— У них его нет, — сказал Роббинс.
— У кого-то должен быть.
— Нет. Скриппс запатентовал ген и передал его по лицензии компании «Бейнарт Бангхофф», швейцарскому фармацевтическому гиганту. Это была часть пакетного соглашения по двадцати наименованиям, из которых BRD7A считался далеко не самым важным.
— О чем вы говорите?
— Компания «Бейнарт» назначила очень высокий размер выплат за использование гена.
— Почему? Это же сиротская болезнь! [20] Какой в этом смысл?
Роббинс пожал плечами.
— «Бейнарт Бангхофф» — большая компания. Кто знает, чем они руководствуются, принимая то или иное решение! Их отдел лицензирования устанавливает размер выплат за восемьсот генов, которые они контролируют, и в этом отделе работает сорок человек. Чистой воды бюрократия. Но установление ими высоких размеров выплат — их обычная практика.
— Боже милостивый!
— Поэтому в течение последних пяти лет ни одна лаборатория мира не работала над этим заболеванием.
— Господи…
— Слишком дорого, Джек.
— В таком случае я куплю этот чертов ген!
— Не выйдет. Я уже выяснял. Он не продается.
— Все продается.
— Любая продажа, осуществленная «Бейнхартом», должна быть одобрена Скриппсом, а подразделение Скриппса, занимающееся трансфером технологий, ни за что не одобрит…
— Не волнуйтесь, я это я возьму на себя.
— Вообще-то да, у вас это может получиться.
— И перенос гена я тоже организую. Для этого мы создадим специальную группу на базе этой
