чтобы они не лезли в лицо, и довольно симпатично смотрелось, особенно если чуть оставить напуск. Ну и парой завитков оживить образ.
Из дома выходила со слегка подрагивающими руками. Мысль о том, что я не только увижу «Девушку» на выставке, но и познакомлюсь с другими художниками, услышу мнение критиков и искусствоведов, заставляла сердце колотиться все сильнее.
Наверное, последний раз я так волновалась, когда шла на собеседование к графу Вудворду. Несмотря на то, что у меня были рекомендации от гувернантки и сопроводительное письмо от леди Ребекки (какие еще могут быть рекомендации у той, кто впервые идет искать место), мне было волнительно до одури.
Во-первых, я прекрасно понимала, что не могу дольше злоупотреблять добротой женщины, которая и без того посвятила мне безумно много времени. Во-вторых, мне отчаянно хотелось свободы – не призрачно-эфемерной, когда отгороженная дверью своей спальни от остального дома я могла предаваться мечтам, а настоящей. Когда я смогу сама распоряжаться своей жизнью, сама решать, как мне быть, и сидеть с ногами на подоконнике, глядя на темную ленту Бельты и сияющую огнями столицу.
Тогда я здорово переволновалась и чуть не хлопнулась в обморок, но не из-за беспокойства, а потому что забыла поесть. Впрочем, все прошло чудесно: на рекомендательные письма граф едва взглянул и сказал, что у меня есть два месяца, чтобы себя зарекомендовать.
Тогда все получилось, и сегодня все получится.
Обязательно!
С этой мыслью я спускалась по старой скрипучей лестнице, на которой еще спали двое рабочих. От них несло потом, стружками и перегаром. Стараясь не задеть мужчин, осторожненько скользнула вниз, распахнула дверь и вышла на залитую солнцем улицу. Это вообще была не в пример теплая для Лигенбурга поздняя осень. В местах, где мы жили с леди Ребеккой до ее замужества, такое было в порядке вещей. В столице же всегда холодало раньше, а снег с дождем сменялся туманами и промозглым ветром. Удивительно, но сегодня даже ветра не было.
До остановки омнибуса было всего-ничего, но я зашагала в сторону реки, на дальнюю – чтобы успеть втиснуться до того, как начнется давка. Если совсем повезет, возможно, даже получится сесть, и меня не сомнут, как завалявшуюся в бумаге галету.
Сесть удалось, причем у окна, и я разглядывала сверкающий на солнце свинец реки. Дорога уходила под гору, в такие дни отсюда было хорошо видно противоположный берег: купол Миланейского собора, самого красивого собора Лигенбурга, ухоженные домики, и все пестроцветье бурлящего центра. За спиной остался прибрежный район, набережная и Новый город.
Так называется место, где живу я. Когда-нибудь, когда закончится стройка, здесь будет очень красиво. Здесь даже улицы не в пример широкие, не то что в центре. А пока что главное ходить осторожно и оглядываться, особенно мимо строительных штабелей, с которых постоянно что-то падает.
Иногда под ноги, иногда на голову.
На подходах к музею у меня пересохли губы, и я снова принялась их кусать. На этот раз сердце в груди устроило самую настоящую кантрель.
Надеюсь, Ормана не будет на открытии. Если верить Лине, он редко появляется на публике.
А если будет?
Эта мысль заставила еще раз остановиться перед служебным входом и пригладить волосы. А заодно посмотреться в зеркальце, которое достала из ридикюля. Глаза у меня были каждый размером с антал. Причем не с современный, а со старинный, которые в диаметре раза в два больше.
– Буду вести себя, словно ничего не случилось, – пообещала себе.
Пусть даже я ничего не нашла про магическую закорючку на запястье (ненормальный сон, о котором я отказывалась думать – не в счет!), пусть даже я по-прежнему ему должна… так, об этом сейчас лучше не думать. Об этом вообще лучше не думать!
С этими мыслями я шагнула в двери: сегодня здесь было не в пример многолюдно. В небольшом холле, который когда-то служил черным ходом, гудели голоса. Двое мужчин принимали у собравшихся пальто и шляпы, стоявший у конторки высокий бородач с бакенбардами бросил на меня быстрый взгляд.
– Мисс, вы, должно быть, ошиблись, – со снисходительной улыбкой произнес он. – Вход в музей с другой стороны, выставка откроется через два с половиной часа.
– Для гостей, – ответила я. – Я художница.
Мужчина вскинул брови, а потом заливисто рассмеялся.
– Забавная шутка.
«Это борода у тебя забавная», – подумала я, а вслух сказала, достаточно громко:
– Это не шутка. Мой сюжет представлен на выставке.
После этих слов в холле воцарилась тишина. Первым ко мне повернулся солидный мужчина, держащий в руках увесистую папку, за ним молодой человек, с которым он разговаривал. Взгляды обращались на меня один за другим, цеплялись за шляпку и ридикюль, скользили по волосам: недоуменные, изумленные, сомневающиеся.
– Женщина?! – раздался чей-то возглас.
Словно вместо меня в холл вбежала цирковая обезьянка в панталонах.
– Господа! Господа, прошу внимания! – Нас вышел встречать мистер Ваттинг. – Сейчас мы все пройдем в синюю гостиную для знакомства, где нам
