Виконтесса Фейбер много раз повторяла эту историю, про бедную девочку Жюстин, оставшуюся одну с ребенком.
В молодости леди Ребекка была слаба здоровьем, поэтому отец отправил ее в Вэлею, к океану. Он снял ей домик, нанял прислугу и дуэнью, чтобы сопровождала ее повсюду, поскольку в те годы матери леди Ребекки уже не было в живых, а дела требовали его неотложного присутствия в Фартоне. Жюстин была очаровательной девушкой, разве что немного вольной в поведении (впрочем, в Вэлее нравы гораздо свободнее, чем в Энгерии), это и привело к трагедии.
Ну, если так можно назвать мое появление на свет.
«Ты была такая милая, Шарлотта, – говорила она, и взгляд ее туманился, как раннее утро по осени, – и уж точно ты не была виновата в грехах этой запутавшейся девочки. Я просто не могла позволит Жюстин отдать тебя в приют. Там о детях совершенно не заботятся, а я хотела дать тебе гораздо больше, чем просто образование. Любовь и тепло семейного очага».
Впрочем, про любовь и тепло семейного очага мы частенько говорили в Фартоне. После переезда в Лигенбург у меня появилась гувернантка (та самая мисс Хэвидж), и леди Ребекка проводила со мной все меньше времени. С каждым днем мы все больше отдалялись друг от друга. Особенно когда у молодоженов родилась дочь, Миралинда.
После этого леди Ребекка даже не всегда заходила пожелать мне доброй ночи, раз в год (на рожденье) дарила мне кукол или краски, при встрече справлялась о здоровье и хорошо ли я себя чувствую. Иногда мы выбирались в Милуотский парк: няня толкала коляску с вопящей Миралиндой, и леди Ребекка очень сильно от этого раздражалась. Она терпеть не могла брать дочь на руки, особенно когда та голосила до покраснения крохотного личика.
В те годы Миралинда казалась мне противной, потому что она отнимала у меня леди Ребекку. Я ревновала и терпеть не могла этого крохотного младенца, даже не старалась делать вид, что восхищаюсь сморщенными крохотными ручками и ножками, вечно красным от надрывного плача лицом и носиком, задранным как у виконта.
«Ну точно в отца пошла, – говорила Эби. – Такая же курносая и все время орет».
Над этим я смеялась до колик, потому что виконт и правда любил повысить голос.
Со временем детская ревность прошла, но наши с леди Ребеккой отношения уже были далеки от тех, что связывали нас в Фартоне. По большей части, тогда я общалась только с Эби и другими слугами, ну и еще с Ирвином.
Ирвин…
Воспоминания о нем снова укололи сердце.
Я подавила желание сжаться на кровати, завернуться в простыни, в одну за другой, словно в кокон. Разговор с Линой, мои слова: «Он мне как брат», – были самообманом. Самой что ни на есть чистейшей воды ложью, как те слова, что я сказала ему на лестнице.
В минувшее воскресенье он касался меня совсем не по-братски, вот только даже братом и сестрой мы вряд ли могли бы быть. Ослепленная радостью новой встречи, я даже не задумывалась о том, что у маленькой Шарлотты и взрослеющего лорда еще могло быть что-то общее. А что общего между мисс Шарлоттой Руа, свободной художницей и гувернанткой, и лордом Ирвином Лэйном, аристократом, офицером королевской гвардии?
Ничего, кроме теплых воспоминаний из детства.
Мысль об этом оказалась оглушающей и острой. Настолько острой, что я не заметила, как подошел Орман.
– Ни на минуту тебя нельзя оставить, Шарлотта, – произнес он, наклоняясь ко мне. – Ну, что опять случилось?
В этом «что опять случилось» было столько странной, теплой насмешки (как если бы он обращался к ребенку, у которого сломалась игрушка), что я на миг растерялась.
А потом дико, отчаянно разозлилась.
За то, что вынуждена лежать перед ним обнаженной.
За Ирвина.
За все!
– Вы что-то хотели, месье Орман?! – процедила, плотно сжимая губы.
Он не изменился в лице.
– Сказать, что на сегодня мы закончили.
– Чудесно. – Я села на постели и завела руки за спину, чтобы расстегнуть маску. – В таком случае я немедленно вас покидаю.
– Немедленно не получится. Мне как минимум нужно переодеться.
– Я бы предпочла экипаж.
А вот теперь изменился: в светло-серые глаза ворвался холод тумана. Не приветливо-осеннего, после которого еще может разогреть, а ночного, ледяного, пугающего. Этот туман скользнул по моему лицу, напоминая о жутком сне. Самом первом сне, в котором он стоял в мансарде и рассматривал мой набросок.
«Почему ты не спишь, Шарлотта-а-а?!»
– Экипаж придется ждать еще дольше. – В тон холодному жемчугу глаз его голос стал хлестким, продирающим до костей.
