Не исчезают.
Белые такие, правильные. И комната белая и светло так, хоть зажмуривайся.
А скулит не Тотошка, а какой-то прибор, вроде тех, что таскают Гилю.
Сонник действительно опасен? Я двинула кони и теперь в Небесной тверди?
Самой хочется выть, как тот прибор.
Один из белых отделяется от группы, подходит ко мне и лыбится:
– Мария Юрьевна! Какая вы молодец, я же говорил Юрию Семеновичу, что вы справитесь! А он переживал! Сейчас позвоню, скажу, что вы очнулись! То-то рад будет! А там, глядишь, при такой динамике быстро на поправку пойдёте!
Зырю на него, прифигев. Вроде на вид солидный такой, с пузиком вон, лысоват. А несёт сущую пургу!
– Неа, – мотаю головой, – на поправку не пойду. Мне не нужно. Я по жизни здорова, даже ноздретёком никогда не страдала. И вообще-то баба Кора и остальные… они кличут меня Юдифь, а не Мария.
Он снова лыбится, но уже не так радостно, как в начале. Думал, проведёшь меня на мякине? Заройся! Я не таких на место ставила!
Он пятится к остальным белым, шепчутся. Косят на меня.
Плевать. Главное, сейчас избавиться от этих тонких, прозрачных червей, что повпивались в моё тело. Больно и не могу глядеть на них, не морщась. Но отрываю всех.
Бесит, что белые говорят непонятно, как не топорщу уши. Хотя, кое-что, да ловлю.
– … черепно-мозговая травма… осложнения…
Кароч, эти мозгляки считают, что у меня крыша поехала? Походу на то. Вон, зыркают жалостливо.
Психов все жалеют.
Может, это и на руку.
И тут стена отползает! Зуб даю, так и поползла вбок! Я аж очканула слегка и начала ныкаться под нары, на которых лежала.
– Игорь Дмитриевич! Наша больная… – это говорит юница. Примерно моих лет, вся такая фифа и прям гризетка! Гиль таких любит, говорит, пахнут вкусно. Жрёт он их что ли, перед тем как? Только щаз доходит, что эта юница тычит в меня пальцем, потому что я за нары заныкалась.
– Мария Юрьевна, – приторно канючит белый лысый с пузиком, – будьте умничкой, вернитесь в постель и примите процедуры!
И вот после этого слова начинает доходить! Баба Кора была за Сумрачным лесом. Говорила, там Страна Пяти Лепестков. Не любила вспоминать, но проболталась, что её там держали в какой-то лаборатории. И там были процедуры. И ещё там ширяли. И глядя на железную тарелку у этой юницы, я даже понимаю – чем. Вон та хренька, явно. Прозрачная такая, с тонким носом, как у тех червей. Явно она для ширки. Не позволю себя ширять.
Ой, ору это вслух.
– Успокойтесь, – ободряюще и ласково говорит лысик. – Хорошо, вы недавно очнулись и слегка дезориентированы. Так что пока – никаких уколов. Леночка, – обращается он к юнице, – отбой. Скажите, процедуры Смирновой на сегодня отменяются, – и снова ко мне: – Мы сейчас уйдём, а вы постарайтесь поспать. Хорошо?
Киваю из-за нар.
Он подходит к столику, кладёт на него какой-то зеленоватый кружочек.
– Если не получится заснуть, примите это.
Киваю опять: на всё согласна, только уходите.
Они и правда уходят, задвигают стену. Странные.
Шарюсь по комнате. Белизна такая, пипец аж! Никогда не видела, чтоб так бело. А ещё, рядом с нарами – высокими и мягкими, лежать приятно – цветы. В Залесье их нет, а те что вырастают, хилые и умирают. Эти яркие, пахнут. Мммм…
Чудесно.
Вроде не страшно.
Но сонник тоже – няшка и сопел, а забросил вон куда.
Стоп! Лысик сказал: поспать!
Это вариант. Если задрыхну – вернусь, стопудово. Простите, ангелы, вы, канеш, белые и у вас пахнут цветы, но как-то в Залесье оно привычнее. Да и как там Тотошка без меня! Не могу бросать, приручила ведь.
И баба Кора. И Гиль, огромный, зелёный Гиль. И все. Даже Тодор с кашалотами лучше, чем здесь.
Зато будет что рассказать, представляю, как станут ржать! И будут говорить, что гоню. А я пообижаюсь, но потом поржу с ними.
Хочу домой.
В холщину. На бабыКорины нары.
Беру зелёный кружочек. Глотаю. Лезу назад, ёрзаю, мощусь. Вот так.
