Думаю: сколько ему. На вид – около тридцати. Но он уже не дознаватель – погоны другие и на груди, у сердца, четырёх лепестковый цветок огненной лилии. Вообще странная форма – сутана священника с погонами и к ней фуражка. Но ему идёт.
Подчёркивает стройность.
На путь пролегает через благоухающий сад к хорошенькому двухэтажному домику.
Мой провожатый останавливается недалеко от крыльца и замирает в полупоклоне.
Я тоже кланяюсь в ответ, потому что не знаю, как должна отвечать ему.
Он улыбается снисходительно:
– Впредь не стоит этого делать, вы леди, светлая по рождению, а не чернь.
– Хорошо, – растеряно бормочу и боюсь поднять взгляд. Кажется, облажалась. Щёки заливает горячей волной.
– Бэзил Уэнберри, инспектор-дракон Пресветлой S.A.L.I.G.I.A, к вашим услугам, – представляется он. – Здесь о вас позаботятся, но я буду присматривать за вами, пока идёт следствие по вашему делу. Постарайтесь больше не нарушать интердикты.
– А как же это? – показываю ему свиток Великого Охранителя.
По стройной фигуре инспектора-дракона пробегает трепет.
– Это – лицензия. С нею вы не нарушаете. Но есть ещё шесть запретов. Помните их.
Он снова кланяется и… взмывает вверх. Ещё мгновенье – и громадная крылатая тень на несколько секунд закрывает мне небо.
Провожаю его и думаю, что ещё долго буду помнить и зубастых рогатых ангелов.
И бога, который оставляет алые следы на облаках.
Гудок пятый
Но скоро – не до ангелов, потому что Петрович!
Пришёл!
Машет на нас руками: типа, дуйте отсюда скорей, и по сторонам зырь-зырь. Кого-то пасёт.
Пофиг. Должна.
Прыгаю ему на шею и скулю:
– Петрович, родимый, лихом не поминай!
– Тише-тише, малохольненькая моя, – хлопает по спине. – Давай скорее. Ноги в руки и мотайте отсель. Кашалоты вернулись. Распекли их. Злющие!
– И ты один! Против кашалотов!
Не позволю! У меня на этих проглот давний зуб. А за Петровича-то рвать буду. Вспомню всё, чему Гиль учил. В конце концов, всегда можно добить сидухой!
– Извини, толстый, – говорю. – Эта война – моя.
А они гогочут: и толстый и Петрович.
– Давай отсель, воительница. Справлюсь как-нить, не привыкать старому.
И толкает от себя легко. К толстому. Типа, забирай, уводи.
– Шумских-то тебя приметил. Мечется там, как тигр в клетке. Твердит: какой экземпляр! Не собирался он тебя отпускать. Так что – мотай, малохольненькая. Радуйся, что друзья есть…
Последнее уже едва слышу, потому что запирает за нами дверь. И тут толстый сильнее жмёт мою руку и к колымаге тащит.
Эта – ого-го! Не такая, как та, на которой везли. Лоснится вся, что спелый баклажан, такая же длинная и округлая. Красота!
– Дамы вперёд, – вежливо говорит толстый.
Я-то дама, гы. Но в нутро колымаги лезу.
Ух! Как тут классно! Тепло. Сажусь, и кресло будто обнимает. Так бы и жил.
Мой спаситель, пыхтя, плюхается рядом. И к нам, с переднего сидения оборачивается парень. Ничё такой, только зеньки шалые, горят. И патлы дыборем, белые.
– А ты не врал, Филка, она реально клёвая!
– Некогда, Макс, гони.
И колымага рвёт с места.
Е-ху.
Баба Кора всегда тыкала, что во фразе – завтра будет лучше чем вчера – главное – завтра будет.
И теперь это чувствую. Всем туловищем. Завтра будет. И будут все. Всё-таки я везучая.
– Филка, – вовремя приходит, как наш рулевой толстого назвал, – а тут есть, где это, – тяну за волосину, – сменить?
