Она уже стояла на крыльце, когда Бойд повернулся и взглянул на нее с близкого расстояния сверху вниз.
– Ты, правда, не знаешь, куда приперлась, да?
А после звякнул ключами, оттеснил с пути и спустился с крыльца, бубня что-то про «придурков, посылающих в лес глупых куриц».
Лин обиделась.
И вдруг снова ощутила, насколько ей здесь страшно.
– Шеф, а это правда,… ну… про бабу?
– Что «про бабу»? – осклабился Бойд.
Давно стемнело; уверенно пожирал дрова высокий костер. Дров, конечно, было жалко, однако огонь отгонял подальше тварей, и потому горел ночь напролет. Сегодня за ним следил Олаф.
– Вы свой… пейджер на бревне оставили, – узкоглазый Чен смотрел на босса напряженно – тоже чуял неладное.
– И?
– И там было написано на экране: «Плюс один Ж».
«+1 Ж».
Черт, он и сам подобной надписи до этого момента никогда не видел. Всегда было «+1 М», редко когда «+2 М». Но «Ж» означало одно – полную жопу.
Бойд смотрел в огонь. Рядом на толстом, обтесанном под скамейку бревне лежало то, что Чен назвал «пейджером», – примитивный радар, следящий за их цепочкой лагерей, раскиданных полукругом в той части леса, где монстры пытались прорваться к порталу чаще всего. И самым любимым для этих гнид местом был именно пятый «проход» – Бойдов лагерь. Слабое звено.
С появлением бабы оно станет еще слабее… Ну кто, спрашивается, в здравом уме, мог прислать сюда женщину? Она навлечет смуту, она оттянет на себя внимание. Конечно, в том случае, если пройдет тестовый бой – «если», потому что он сделает все, чтобы она его не прошла. И все-таки, если она его пройдет, Уоррен будет вынужден поселить ее среди своих – Чена, Олафа и Фрэнки. Но и это не гарант того, что кто-нибудь не сорвется.
Все люди, все мужики…
Черт, вот дерьмо-то!
Чен, не дождавшись ответа от босса, принялся готовить котел, чтобы варить вечернюю порцию каши; Олаф чистил секиру. Он всегда ее чистил, хотя та от едкой зелено-черной крови почти не оттиралась. Нет, все равно прилежно шоркал притупившееся лезвие песком – тем самым, который им каждый месяц поставляли «из мира». Кто бы знал – зачем.
Бойду хотелось помереть. Нет, не прямо сейчас, но когда-нибудь – сегодня-завтра-через-год – лишь бы отдохнуть. Создатель свидетель: он устал быть здесь. Слишком. Но еще остались те, кого следовало защищать. И даже добавлялись новые.
Отдохнешь тут…
Покряхтывал со своего места бородатый здоровяк:
– Слышь, Фрэнки, если к нам пригонят бабу, станет веселее. А то грустим мы вечерами вокруг костра…
– Как будто она нам песни петь будет, – хмыкнул иррашиец.
Бойд иногда хотел спросить, хорошо ли он видит сквозь столь узкие глаза-щелки, но все никак не решался. Сам не раз удостоверялся – отлично. Чен дрался лучше многих из тех, кто уже никогда не вернется из поганого леса.
Отлично сражался и Олли, и даже вечно пьяный оборванец Фрэнк, который литрами гасил спирт, предназначенный для обработки ран. Гасил литрами, а дрался все равно славно – Уоррен лишь головой качал. Как тот, кто едва стоит на ногах между соснами, постоянно остается жив? И даже почти без ран…
Поэтому он и держал их здесь – лучших из лучших, – где гнило, и где лезли чаще всего, несмотря на костер.
– Баба – она везде баба, веселей станет точно! – ухмылялся обросший и похожий на бомжа пьянчуга. – Если песню не споет, так хоть приласкает, может…
– Приласкает она тебя, ага! Топориком-то.
Чен смотрел на русоволосого здоровяка с секирой недоверчиво. Видать, тоже питал надежды.
– Если кого выберет, так…
– Никого она не выберет! – зло заорал Бойд. – Молчать всем! Спать!
И у костра тут же стихло. Прервавшийся на середине глотка Фрэнки сидел с мокрой бородой; Олаф перестал шоркать секиру, лишь костер продолжал трещать искрами так, как будто не слышал команды.
– Босс, мы даже не поели еще…
– Значит, Чен варит, а остальные сидят молча. Еще раз услышу про эту бабу, и вы будете спать голодными.
– И трезвыми, – покачал головой «бомж».
