упрямый тупица Термиган, казалось, воодушевились. Пока что Фесттен потерял множество людей и ничего не достиг.
— Сейчас я жду, пока армии как можно сильнее обескровят друг друга. Джойсу не победить, но прежде чем он умрет, он может подарить Фесттену победу, обретенную столь дорогой ценой, что будет почти как поражение. Это смягчит наглость даже верховного короля. И лишит его возможности мнить себя столь сильным, чтобы командовать мной или отказывать мне.
Затем силы обороняющихся начали неотвратимо таять. Норге упал и исчез под копытами лошадей Кадуола. Несмотря на врожденное упрямство, Термигану пришлось отступить. Его люди пытались отходить, сохраняя видимость порядка, но превосходящие их численностью кадуольцы преследовали их, давили. Силы Фесттена понемногу начали втягиваться в долину.
— И потому я позволю битве продолжаться еще некоторое время. Я желаю Джойсу всяческого успеха. А потом… — Эремис был в таком восторге, что хотел слышать аплодисменты. — В критический момент я воплощу его безумцем и уничтожу, как он того заслуживает.
Неудивительно, что сам Фесттен возглавлял второй эшелон атаки. Верховного короля вело давнее страстное желание видеть смерть Джойса; он будет в полном восторге, если ему удастся собственноручно убить свою злую судьбу. Эремис подумал, что Фесттен бесполезно рискует. Мастер не собирался доставить верховному королю удовольствие, к которому тот так стремился.
Было нечто странное в том, как Териза смотрела на Эремиса — некая алчность. Она тихо спросила:
— Вы ненавидели его всю жизнь? Даже в детстве? С тех пор как впервые воплотили это чудовище? Неужели вы ненавидели его даже тогда?
— Ненавидел? — Мастер Эремис рассмеялся. — Териза, ты неправильно оцениваешь меня. — Давление в его чреслах все росло. — Я далек от ненависти. Я вообще не отношусь к кому—либо неприязненно. Я только не люблю слабость и трусость. В молодости, когда я создал зеркало, которое показывало то, что ты называешь «этим чудовищем», я воплотил его исключительно ради эксперимента. Чтобы узнать, на что способен. Позднее мне пришлось бросить зеркало, чтобы меня не схватили вместе с ним, и это привело меня в ярость. Тогда я пообещал, что отомщу.
Но я не теряю времени зря, — он был в восторге, полностью готовый заняться Теризой, —
Териза продолжала смотреть на него с любопытным сочетанием отстраненности и жадности. Она стояла спиной к окнам и солнечному свету; вероятно, именно поэтому ее глаза казались такими темными, а красота столь убийственной.
Хрипло, с трудом находя слова, она сказала:
— Позвольте показать вам, что я умею.
Она протянула руку и нежно коснулась кончиками пальцев вздутия на его плаще спереди. Он почувствовал полный триумф.
Артагель сражался, просто чтобы продлить свою жизнь, удержаться на ногах еще мгновение, всего одно, а затем еще, если получится. Он ведь лучший фехтовальщик в Морданте, не так ли? Неужели он не может сохранить себе жизнь всего на мгновение?
Может быть нет. Боль в боку переросла в огонь, затронувший легкие, и Артагелю приходилось втягивать воздух ценой невероятных усилий. Он продолжал держать меч, но кровь и пот ослабляли его напор. Ноги потеряли пружинистость, и сил хватало только на то, чтобы шаркать подошвами по полу. Время от времени тяжелые покачивания из стороны в сторону сбрасывали пот и кровь с бровей, и перед глазами прояснялось; но большую часть времени он почти ничего не видел.
Почему коридор стал таким узким? Он не мог нанести полноценный удар, как ни старался.
Гарт, со своей стороны, судя по всему, не испытывал никаких неудобств. Его дикая ярость мало— помалу улеглась. Сейчас его атаки были чуть более медленными, более раскованными, более злыми. Он играл с противником. Его глаза светились желтым блеском, и он победно улыбался.
Умереть так? Нет ничего хуже, чем потерпеть поражение таким образом. Артагель был бойцом и прожил большую часть жизни, глядя в глаза смерти. Она для него стала такой знакомой и неинтересной, что он, по сути, не боялся ее. Но когда тебя победили таким образом, по всем статьям, превратили в жалкое зрелище…
О Джерадин, прости меня.
Если бы только, тупо думал он, если бы только меня не ранили в прошлый раз. Если бы только я не провел столько времени в постели. Териза, прости меня.
Но снявши голову, по волосам не плачут. Глупые сожаления; бесполезная трата времени, энергии и жизни. Гарт победил его и в прошлый раз. И до того. Не буду ни о чем жалеть.
Он отступил по коридору мимо новых дверей, которые давно уже перестал считать, споткнулся, едва удержался на ногах. Только усилием воли он еще удерживал меч, позволяя Гарту продолжать игру.
Если кто—то думает, что можно сделать больше, пусть станет на мое место.
Задыхаясь, он кинулся в атаку, чтобы расколоть Гарту голову.
Гарт небрежно отвел удар.
Глаза Артагелю заливала кровь; он не видел, что происходит. Но судя по звуку, знакомому звонкому эху и изменению тяжести, он сломал свой меч.
В его руках оставался только обломок; вторая половина клинка зазвенела по полу — металлический звук поражения.
— Сейчас, — нежно выдохнул Гарт. — Сейчас, болван. Артагель невольно опустился на колено, словно со сломанным оружием не мог стоять на ногах.
Бретер верховного короля занес меч. Клинок сверкал там, где не был запачкан кровью Артагеля. Дверь за спиной Гарта ни с того ни с сего открылась.
В коридоре показался Найл.
Он выглядел так, как чувствовал себя Артагель: измученным донельзя; потерянным. Но его цепи были зажаты в кулаках, и он махнул тяжелыми кольцами, целясь в голову Гарту.
Инстинкты, сделавшие из Гарта Бретера верховного короля, спасли его. Предупрежденный каким—то сверхъестественным чутьем, каким—то колебанием воздуха, он отклонился в сторону и начал поворачиваться.
Кольца пролетели мимо его головы и ударили в левое плечо.
Удар был достаточно силен, чтобы рука отпустила меч. Но Гарт прекрасно умел сражаться и одной рукой, несмотря на вес оружия. Его левая рука онемела—возможно, сломанная, — но правая пришла в движение, перемещая клинок так, чтобы перерезать Найлу горло.
В этот миг, краткий и бесконечный, словно воплощение, Артагель извлек из самых глубин души последние силы и бросился вперед.
И, навалившись всем телом, вонзил свой сломанный меч в щель доспехов Гарта.
После чего они с Найлом рухнули на тело Гарта, словно слились в духовном родстве. Единственное, что беспокоило сейчас Артагеля, — что нужно не дать Гарту восстать из мертвых и пролить новую кровь. Прошло заметное время, прежде чем разум вернулся к нему, и он задумался, жив ли Найл?
Грохот и вспышки урагана Мастера Гилбура, казалось, уничтожили все чувства Джерадина, парализовали его волю. Он не мог припомнить, когда последний раз дышал. С другой стороны, воздух был для него в этот миг не слишком важен. Молния била по камню так близко, что едва не сожгла его; он чувствовал сотрясение пола. Темнота поглотила солнечный свет; гром раздирал Джерадину барабанные перепонки.
Но во всяком случае ураган отогнал волков и держал их подальше от него. Хоть какое—то облегчение. Однако если ураган будет и дальше разрастаться в этом замкнутом пространстве, то разобьет зеркала.
Мастера Гилбура уже не волновала судьба зеркал. Он оглушительно ревел и пытался выпрямить горбатую спину, поднимая голову как можно выше, скрежеща зубами, глядя в потолок.
