От мощного грохота вылетели все окна. И тотчас давление вокруг Джерадина упало, и он снова задышал.
Жаль — из—за разбитых окон зеркала могли уцелеть. Разве что рухнет крыша…
Гилбура следует остановить. У Джерадина сложилось смутное впечатление, что Воплотитель сошел с ума, опьяненный властью. Подобный ураган, стиснутый со всех сторон стенами, почти наверняка мог развалить здание.
Один раз Джерадину удалось остановить его. Сможет ли он сделать это снова?
Забыть об оглушительном громе, напрячь разум. Забыть о молнии, бьющей совсем рядом, о пламени, достаточно горячем, чтобы испепелить до костей. Забыть о ветре, волках и насилии. Думать о зеркале.
Из—за урагана единственным настоящим оружием Гилбура осталось только зеркало, обычное изогнутое зеркало. Оно было сделано из песка и красителей, особая форма придана катками, прессами и жаром. Талант Мастера создал зеркало таким и открыл, словно форточку между мирами. Но у Джерадина тоже был талант. Он чувствовал зеркало, видел у себя в мозгу изображение в нем — и воплощал его в реальность.
Он не знал, как остановить воплощение. Но был способен изменить изображение.
Нет. Гилбур сопротивлялся. Предупрежденный тем, что случилось с зеркалом, порождавшим волков, Воплотитель крепко вцепился в зеркало, продолжая воплощение.
Не сдаваться, не отступать. Неважно, как ты себя чувствуешь, это не сражение между молнией и плотью, громом и слухом, ветром и мускулами — это все второстепенное. Борьба идет между безумием и талантом. Гилбур мог обезуметь от прилива ненависти, но у него нет опыта в такого рода битвах; ни один Мастер никогда не учился бороться за контроль над своими воплощениями.
А Джерадин в своей жизни так ошибался так часто, что это стало невыносимым—Он любил слишком многих людей, которым его ошибки причинили боль и страдания.
И в краткий миг, меньше промежутка между ударами сердца, изображение изменилось.
Пойманный посреди воплощения ураган превратил зеркало в пыль.
Джерадин ничего не слышал; наступившая тишина казалась более громкой, чем раскаты грома. Он видел, что Мастер Гилбур проклинает его, выплескивает на него свою ярость, но проклятия были неслышны. Шуршащее оседание стеклянной пыли происходило бесшумно. Волки оскалили клыки и зарычали… но беззвучно.
Пока Джерадин с трудом поднимался на ноги, Гилбур направился к следующему зеркалу.
На мгновение Джерадин уставился на зеркало и ничего не понял. Какую силу здесь собирается использовать Гилбур? Зеркало показывало пустынный пейзаж, ничего больше; кусок земли пересеченный трещинами, заполненный булыжниками, но лишенный чего—либо, что дышало бы, двигалось или могло напасть.
Затем, когда Мастер Гилбур поднес руку к раме и начал бормотать свое заклинание сосредоточения так, словно это было самое невероятное проклятие, Джерадин увидел, что землю в изображении затрясло.
Камни зашевелились, выходя из земли; края пейзажа завибрировали.
Зеркало Гилбура показывало местность, подвергающуюся постоянным катаклизмам, находящуюся в постоянном кризисе — в процессе, разрушающем и создающем горы, раскачивающем океаны, сотрясающем континенты. Он задумался воплотить землетрясение.
— Нет! — крикнул Джерадин сквозь нарастающий тектонический грохот. — Ты не сделаешь этого!
— Останови меня! — завопил в ответ Воплотитель, не обращая внимания на тон, на разум, на самоуничтожение. —
Убежище рухнет в любое мгновение; его строили не для того, чтобы оно противостояло землетрясению. Тогда воплощение закончится. Гилбура раздавит, его зеркало размелет в пыль.
Но при этом все, кто внутри, погибнут. Териза и Эремис. Артагель и Гарт. Найл. Сам Джерадин. А еще землетрясение может серьезно повлиять на окружающие холмы. Прежде чем остановиться, разрушение может распространиться еще на много миль.
И, собрав всю силу, какой обладал, он взял контроль над зеркалом, остановил воплощение.
На сей раз Мастер Гилбур был готов к такому повороту событий — напрягшийся, сильный, совершенно безумный. Непокорность воле Воплотителя, пытающейся открыть зеркало, пронзила Джерадина, прожгла, словно огнем, вызвала тошноту, словно яд. Зеркало оставалось бездейственным, зажатое между двумя талантами; но все могущество, что Гилбур бросал в битву, жгло Джерадина изнутри.
Ярость, какой он никогда еще не испытывал, страдания, которых он никогда не понимал, желания, которых он и представить не мог; кошмарные вещи, разрушительные вещи, страхи, столь затаенные и всепоглощающие, что они изуродовали «я» Мастера.
Долгие годы, прежде чем король Джойс привел его в Гильдию, Гилбур, Воплотитель, одиноко жил в холмах Армигита, и его интересовали лишь собственные исследования. Но на него напали, и в ходе борьбы свод пещеры рухнул на него, придавив камнями. Он пролежал несколько часов или дней, пока Эремис не спас его.
Все это время он чудовищно страдал.
Невероятная боль в долгом одиноком мраке; ужас смерти, усиливающийся от мучений, ужасные страхи, которых он себе навоображал; душераздирающие крики, которых никто не слышал…
Он прошел сквозь все это, истерзанный душой и телом. И стал таким, каким был теперь: голодным и жадным до насилия, стремящимся к власти, зависимым от Эремиса. Много раз с тех пор, как он вступил в Гильдию, он мог уничтожить замок, но его сдерживало присутствие Эремиса — или мучило подозрение, что именно Эремис напал на него тогда в пещере. Сейчас он швырнул все свои извращенные потребности и желания в воплощение; швырнул их в Джерадина.
Этого было достаточно, чтобы Джерадин дрогнул. Но он не дрогнул. Как ни странно, он оказался готов к ним.
Он тоже был заживо погребен под обломками, когда Дарсинт убегал из Орисона. Он тоже познал боль и ужас, безнадежность и удушье. И сейчас, как и тогда, беды других людей были для него важнее собственных.
Если Гилбур осуществит воплощение, Териза, Артагель и Найл погибнут. Внутри и вокруг убежища скорее всего все погибнут. Без помощи Джерадина и Теризы может погибнуть король Джойс, и это погубит Мордант, а заодно скорее всего и Аленд.
Поэтому Джерадин отключился от страданий, которые наслал на него Гилбур. Он закрыл свой разум для страха перед дрожащими камнями. И временно забыл о волках.
Воля против воли, он столкнулся с безумием Мастера Гилбура и держал зеркало, запечатывая его, не позволяя осуществиться воплощению, не давая проникнуть землетрясению.
Это был шанс Гилбура. Если он отпустит зеркало и воспользуется кинжалом, то сможет убить Джерадина практически без всяких усилий.
Но он не отпустил зеркало. Может быть, просто не мог. А может быть, в самой глубине души он мог признать победу только за счет силы таланта. Какова бы ни была причина, он судорожно цеплялся за раму, пытаясь осуществить воплощение, стараясь чтобы его ненависть пересилила решимость Джерадина.
В конце концов Мастера подвела не ненависть; его подвело тело. Внезапно, пока он яростно бранился, боль, сильная, как удар копья, пронзила его грудь.
Он побледнел, руки соскользнули с зеркала; Гилбур невольно схватился за сердце. Его челюсть медленно отвисла, глаза полезли из орбит. Хватая ртом воздух, которого ему вдруг стало не доставать, он рухнул на колени, словно земля ушла у него из—под ног.
Все его лицо перекосилось, словно перед смертью он хотел проклясть Джерадина. Но он потерял и эту возможность. Он умер, едва голова его коснулась камня.
