Энцелад Титан

состоянии, что Ольга вряд-ли будет сердиться на меня из-за сломанного полгода назад медицинского хлама.

— Я знаю, что это ты сломал, я никогда и не думала на Иссина. Он к тебе очень привязан, ты даже не представляешь, насколько. Иссин тебя и ко мне ревновал, и к Сэму, и к Стару, и к Раари и к Давиду в течении нескольких лет. Но Иссин никогда не стал бы подвергать тебя малейшей опасности. И за тем, чтобы у тебя были все обязательные прививки он следит лучше, чем ваш медиколог со станции. Я тогда сразу поняла, что ты не хотел никаких уколов. И не сердилась на тебя.

— Я всегда боялся любых медицинских обследований и вакцинаций, — говорю я приглушенно.

— Извини меня, Лан. Я должна была догадаться, что ты боялся, в отличие от Сэма, который просто дурака валял на медосмотре. Я же вас просто выручала, чтобы вас от полётов не отстранили за то, что у вас медицинские карты не в порядке были. Но ты всегда был абсолютно бесстрашен, когда нужно было спасать других, даже тогда, когда это было смертельно опасно, и мне даже в голову не могло прийти, что ты боишься любых медицинских манипуляций — Ольга берет меня за руку.

Ну да, я так и подумал. Догадаться, что я тоже могу чего-то бояться… ни Сэму, ни тебе просто в голову прийти не могло. Я не спрашиваю, что означает «валять дурака», наверняка это просто ещё одна незнакомая мне русская идиома. Проблему Сэма с «валянием дурака» я не обсуждаю, так как считаю, что это меня точно не касается. А на счет медицинских манипуляций ты права, Лисёнок.

— Ты думала, что я бесстрашен? Но я чертовски напуган из-за того, что опять вынужден подчиняться врачам, — я закрываю глаза.

— Бесстрашие и мужество не одно и то же, это не равнозначные понятия! Бесстрашие — это просто отсутствие страха. Мужество и отвага — это способность преодолеть страх. И действовать наперекор страху. Ты — отважен.

Спасибо, Ольга. Твой ответ очень важен для меня. Особенно сейчас. Когда такое говорит человек, которого искренне любишь, в это начинаешь верить. Это ничего, что на самом деле я чувствую панический страх и отчаяние из-за того что мне предстоит? Но твоя оценка ситуации в целом может диаметрально отличаться от моей. Однако, мне нужно знать совершенно точно, чего мне ожидать в дальнейшем. Иссин предупредил меня о том, что вполне возможно будут ещё операции, уже в Рессатском реабилитационном центре. А Иссин обычно прав, в том случае когда берет на себя обязанности домашнего пророка. Но решает всё равно не он. Так что я игнорирую его предостережение и спрашиваю тебя напрямую.

— Иссин сказал, что будет еще минимум пять операций. Он прав?

Я надеюсь, что на мой вопрос ты ответишь заверениями, что мне нечего опасаться. Но то, что ты говоришь мне скорее подтверждает мои опасения. Похоже, у меня серьёзные проблемы. И Иссин как всегда прав.

— Лан, я обещаю, что никто не будет тебя оперировать без твоего согласия, — тихо отвечаешь ты.

Ну да, конечно. Так я тебе и поверил. Я знаю, что вы все пишите в медицинских картах, в той части, которая доступна лишь медикологам. Мне даже без помощи Иссина взломать свою медицинскую карту — работа пяти минут. Но вслух я этого не скажу. Особенно тебе. Решение об операции всегда принимается медикологом или хирургом. Но я сомневаюсь, что ты будешь учитывать мое мнение. Я приподнимаюсь на локте и тебе вовсе не обязательно знать, что я использую телекинез для того, чтобы просто приподняться. А вот на счет далнейшего лечения поговорить можно.

— Ты не можешь мне обещать, что не будешь оперировать меня без моего согласия. Я не соглашусь на последующие операции, также как я не давал согласия на первую. А ты не будешь действовать наперекор инструкциям. Через некоторое время тебе прийдется нарушить своё обещание. Ты и сама знаешь, что обещаешь больше, чем в состоянии выполнить. Тебе меня жалко, но мне это вряд-ли поможет. Ты просто хочешь, чтобы я сейчас немного успокоился, — беспомощно отвечаю я тебе.

— У тебя нет никаких оснований, чтобы так думать, — говоришь ты мне, но замолкаешь, когда я телепатически напоминаю тебе наш разговор перед операцией.

— Ольга, я понимаю, что ты стараешься меня утешить. Но это бесполезно, если Иссин всё равно рассказывает мне всё, о чём не осмеливаешься сказать ты.

Лисёнок. Ты всегда меня защищала. То, что со мною случилось повлияло и на тебя тоже. Раньше ты бы не стала пытаться утаить от меня часть информации. Ты не привыкла быть свидетелем того, что я не справляюсь с ситуацией. А сейчас тебе должно быть совершенно ясно, что с ситуацией я не справляюсь, ведь ты всё-таки эмпат. Наверно, ты до сих пор не можешь понять, что со мною случилось, почему я закрываю от тебя часть сознания. Я знаю, что тебя это обижает. Но я не хочу, чтобы ты видела отчаянный страх в моих глазах или заметила слёзы на моих ресницах. Я отворачиваюсь к стене, обхватив голову руками. И сжимаюсь от боли. Мне не стоило делать резких движений. Я совершенно забыл об этом.

— Ты уже проявил выдержку и мужество, — ты обнимаешь меня за плечи, пытаясь успокоить. И снять боль, хотя бы частично.

— Нет. Ты сама знаешь, что ошибаешься. Ты заставишь меня опять лечь в больницу, так же как меня заставили в пять лет. У меня не будет выбора и возможности сказать «нет». Не имеет значения, что больница называется Рессатский Реабилитационный Центр. Это всё равно больница. Я ничего не решаю, и ты это знаешь даже лучше меня. Ты наверняка уже обследовала меня и знаешь, что Иссин прав. А моей выдержки надолго не хватит, — отвечаю я тебе телепатически.

Я не осмеливаюсь спросить тебя, сколько операций уже назначенно, и когда именно. Согласно вашим правилам, ты обязана мне ответить, если я тебя