— Это решать только леди Лилианне.
— Что решать? — Искреннее недоумение, написанное на лице мужчины, заставило рассмеяться.
— Лорд Гаридан предоставил мне возможность обдумать его предложение в течение трех месяцев и, если я не захочу выходить за него замуж, он расторгнет контракт по обоюдному согласию.
— Нет, нет, нет и еще раз нет! — Твердо провозгласил отец, соединяя наши руки. — Вы поженитесь и точка! Не ты ли сам говорил, что Лили пришлась тебе по сердцу? — Взволнованно взглянул он на Саванна.
— Я этого и не отрицаю. — Ответил юноша, не отрывая от меня горячего взора. — Но против воли леди Лилианны не пойду!
Папа гневно поджал губы и тут же отпустил наши руки. Я быстро убрала свою под стол, так как стало совершенно неловко ото всей этой ситуации, да и мужская ладонь, успевшая нежно сжать мою, вызвала только лишь раздражение.
— Что ж, дело ваше, молодое. Надеюсь, ты и дальше будешь столь же разумна, Лили. А тебе, дорогой Саванн, пожелаю удачи с моей строптивой дочерью. Но предупреждаю, если этот Шандабар появится на границе моих владений, я его тут же уничтожу!
Я только на мгновение прикрыла глаза и тяжело вздохнула, ведь была уверена, что гордый Аллиний ни за что не простит нескольких отказов и никогда не явится за мной. Хотя, стоит признать, в глубине сердца, на самом его дне, не переставала теплиться надежда, что он приедет, преодолев все преграды и доказав свою любовь, вновь выкрадет и увезет в свой далекий приграничный замок, где мы будем несказанно счастливы до конца своих дней. Но это только глупые мечты, реальность же гораздо суровее. И в ней у нас неразрешимые противоречия и категоричное неприятие нашего союза с обеих сторон. Потихоньку исчезла злость и негодование за ранение Витора, и щемящая тоска вновь сжала сердце, заставив крепко стиснуть кулаки под столом, чтобы не расплакаться в присутствии мужчин.
— Я, пожалуй, оставлю вас. — Тихо проговорила, быстро вставая со стула, и жена хозяина, увидев это, вмиг поторопилась в мою сторону, чтобы показать отведенные покои.
— Я провожу вас? — Поднялся следом Саванн, но я ответила категоричным отказом и поспешила в свою комнату, предварительно попросив отца зайти ко мне, как только лекарь выйдет от брата и расскажет о его состоянии.
Здесь мы задержались еще на три дня и только после того, как рана у Витора немного затянулась, пересекли границу и направились домой. Саванн все это время был предупредителен и безупречно внимателен, но чтобы он не делал, какие бы попытки не предпринимал, я погружалась все сильнее в состояние безысходного отчаяния и мою грусть не могли разогнать ни его небольшие подарки, ни комплименты, ни полные нежности взгляды и улыбки.
Все чаще перед внутренним взором вставало жесткое, насмешливое лицо Аллиния, постоянно вспоминались его обжигающие поцелуи и умелые руки, которые один раз даже довели до пика блаженства, о чем не смогу забыть по прошествии и сотни лет. Только не чувствовала по этому поводу и малейшего стыда или раскаяния, так как то были руки и губы любимого человека. Теперь неотступно преследовала одна мысль, что была не права, когда столь поспешно и столь категорично отказала ему, не дав нашему счастью ни единого шанса. Особенно она стала навязчива, как только лекарь сказал, что полученное Витором ранение, очень удачное. Болезненное, безусловно, но безопасное, так как рана была хорошо обработана и исключена возможность заражения, и в той стороне располагались лишь мышечные волокна. Пара месяцев, и брат уже и не вспомнит о том, что был когда-то ранен. Получается, и здесь Аллиний не соврал, сказав, что не хотел причинять ему вреда. А зная Витора, с уверенностью могла утверждать, что тот ни за что не остановил бы бой, пока был в силах бороться или пока не убил лорда Шандабара.
Родной замок встретил меня приветливо, и на пару дней даже отвлеклась от своей меланхолии, глядя в сияющие искренним счастьем глаза слуг и воинов, которые были несказанно рады моему возвращению.
Но день пробегал за днем, а тоска только усиливалась. В груди поселилась непрекращающаяся ни на мгновение боль, а мысль, что я, глупая, сама выпустила свое счастье из рук, не переставая грызла изнутри. Могла думать лишь об Аллинии, жила только воспоминаниями о нем, и поражалась, в какую яму сама же себя загнала, и из которой теперь не знала, как выбраться. Вскоре, от бесконечных переживаний, окончательно пропал аппетит и сон, и все реже стала спускаться к общему столу, предпочитая проводить свободное время в одиночестве на крепостной стене замка, вглядываясь в горизонт, или в небольшом парке в беседке, делая вид, что увлеченно читаю, хотя сама вновь и вновь прокручивала в голове все проведенные рядом с лордом Шандабаром дни. Саванн делал неоднократные попытки развеселить меня, робко пытаясь пригласить на совместную прогулку или ужин, но получая очередной категоричный отказ и просьбу дать обещанное время, чтобы все забыть, с понуренной головой ретировался обратно в замок. Ни уговоры, ни угрозы папы и Витора, требовавших немедленно прекратить этот спектакль, и не отталкивать от себя благородного жениха, не действовали, и я лишь глубже уходила в себя, поджимая губы и отворачиваясь от них. Думаю, они понимали, что имя моей депрессии была любовь, поэтому только в раздражении покидали мои покои, где не раз происходил этот неприятный разговор, не прибегая к радикальным мерам и позволяя самостоятельно перебороть эту самую настоящую болезнь, которая длилась уже целых два месяца.
В один из дней случайно подслушала разговор отца и Саванна. Лорд Гаридан полным грусти голосом признался, что не в силах сделать меня счастливой, и мне потребуется гораздо больше времени, чем три месяца, чтобы прийти в себя. Посему, он вынужден на время уехать домой, так как барон вновь разболелся с тем, чтобы вернуться через полгода и продолжить свои ухаживания. Как ни странно, но папа согласился, сказав, что это разумное решение, и он с нетерпением будет ждать его возвращения в надежде назвать своим сыном, так как он просто замечательная партия для меня. Может, он
