журналисткой, которая никак не оставит ее в покое.
Как же я поступила? Ну, я добавила ее номер в список контактов и дважды так и не набралась смелости ей позвонить (ведь, очевидно, она не хочет со мной разговаривать). Я подписалась на нее в Twitter, просто чтобы вовремя заметить возможный пост об очередном предложении от писателя нейрочуши. Я то кипела от злости (ведь это же грубо — просто игнорировать мои письма!), то вела с ней возмущенные воображаемые беседы: доказывала свои заслуги в области научной журналистики или очень спокойно реагировала на предложение оставить ее в покое. Серьезно! Я переживала не меньше, чем когда много лет назад впервые позвонила парню, чтобы позвать его на свидание (забавное совпадение, ведь его фамилия тоже была Фокс). Я тогда почти довела себя до сердечного приступа, но все же набрала его номер (на тот момент у него уже была девушка, но мы подружились и через несколько лет даже недолго встречались…).
И что бы вы думали? Когда я в конце концов позвонила Илейн Фокс, она оказалась невероятно милым человеком. Илейн извинилась, что не ответила, потому что была просто погребена под огромным объемом работы, которую не успевала сдать в срок, — она до сих пор по уши в делах, потому что готовит всю лабораторию к переезду летом. Но проект мой ей понравился, и она пообещала найти время и всесторонне обсудить его где-то через неделю. Вопрос: зачем я так переживала? Неделями я захлебывалась в эмоциональном водовороте, а могла ведь заняться чем-то полезным. Написать вступление к этой книге, например.
Я постоянно делаю что-то в этом роде. Хотя это никогда не останавливало меня на пути к поставленным целям, было бы намного удобнее отказаться от бесконечного самобичевания — и просто заниматься делом. Нужно смотреть правде в глаза: нет ничего глупее, чем так изводить себя, пытаясь связаться с человеком, который занимается лечением тревоги.
Конечно, я допускала, что мои невротические тенденции могли не иметь никакой связи с когнитивными искажениями. Так что, ожидая ответа Илейн Фокс, я зашла на ее сайт‹‹3››, на котором размещены два теста: один направлен на выявление когнитивных искажений, а другой измеряет склонность к оптимизму и пессимизму. Ради интереса я попросила Джолиона тоже пройти эти тесты. Наши результаты приведены в табл. 1.
Психологи измеряют когнитивные искажения с помощью компьютерной программы под называнием «проба с точкой» (рис. 6). Сначала, чтобы вам было на чем сосредоточиться, в центре экрана появляется крест. Потом на 500 миллисекунд возникают две картинки, за которыми тут же следует целевое изображение (это может быть стрелка, точка — все что угодно). Задача испытуемого — нажать на левую или правую кнопку в зависимости от того, с какой стороны показалось целевое изображение (оно же проба). Исследования показали, что а) люди с тревожным темпераментом быстрее замечают целевое изображение, когда оно появляется рядом со злым лицом (негативное искажение); а также, что б) люди с негативными когнитивными искажениями больше склонны к тревожным расстройствам и депрессии.
Позже я провела небольшое исследование и обнаружила: Джолион, как и я, не вписывается в понятие нормы. Согласно широкомасштабным опросам, средний балл в тесте на оптимизм/пессимизм — 15 из 24 возможных, то есть обычно люди слегка оптимистичны. Наши с Джолионом показатели отличаются от средних на 6 баллов — просто в разные стороны. Если он обычно настроен позитивно (отсюда и рискованное финансовое поведение), то я — пессимист высшей категории.
Легко провести параллели с характером наших когнитивных искажений. Я набрала –31, то есть на 31 миллисекунду быстрее замечала целевое изображение, если оно появлялось вслед за злым лицом. Джолион же, наоборот, на 51 миллисекунду быстрее замечал цель, если она появлялась со стороны радостного, улыбающегося лица. Его мозг автоматически ищет хорошую сторону жизни — чем, по-видимому, и объясняется его оптимистичность.
Если можно исправить этот перекос с помощью короткой тренировки на компьютере, пожалуй, не так уж важно, почему мы с ним такие разные. Но мне, честно говоря, просто интересно. Я вспоминаю своих близких родственников и начинаю думать, что, по крайней мере, некоторые из моих невротических склонностей достались мне по наследству. Многие мои родственники удивились бы, встретив человека, который не тревожится и не склонен к депрессии или эмоциональным качелям. Быстро пересчитываю таких теть, дядь, двоюродных братьев и сестер, и понимаю: если в среднем в Великобритании эмоциональные проблемы встречаются у каждого третьего, в нашей семье показатель как минимум в два раза выше.
Илейн сказала, что с удовольствием включит меня в свое следующее исследование, посвященное генетике волнений, — но на подготовку этих тестов уйдет еще как минимум год. В качестве альтернативы она связала меня с лабораторией, которая анализирует результаты ее исследований. Илейн предупредила, что их услуги будут стоить дорого (от 500 фунтов), но, может быть, в качестве исключения мои генетические данные проанализируют бесплатно. Только на это я и надеюсь, потому что иначе получить подобную информацию очень сложно. При определенных обстоятельствах компании
