Ни той самоходки, ни того грозного полковника уже и близко не было, а орудия 6-й батареи — стояли у моста, сторожили.
Впереди — пустое темное пространство, и кажется, нет же там никаких наших частей — а стали люди набегать.
Несколько топографов из разведдивизиона — один хромает, у одного плечо сворочено. Послали их на топопривязку, когда луна светила, и застряли на тьму: ждали, может разойдется. Вперебив рассказывают: странное наступление, только молча подкрадываются — кто лопатой, кто даже ножом, изредка выстрел-два.
А какие-то топографы — еще и сзади остались.
Проехали сани звуковиков с разведоборудованием, успели утянуть. Только трофейные битюги и вызволили, а машина их — там застряла, вытаскивают.
Так это — еще сколько там звуковиков?
— Павел Петрович, как же стрелять будем, если свои валят?
— Придется подзадержаться.
Там, на восточном берегу, вглуби, — перестрелка то вспыхнет, то смолкнет.
Велел Кандалинцев двум свободным расчетам готовиться к стрелковому бою. И сейчас — послал в охранение, слева и справа.
Еще подымались наши с моста.
А вот — несли раненого, на плащ-палатке. Полковые разведчики.
Еле несут, устали. Кто бы их подвез?
Тут — поищем, снарядим.
Олег наклонился над раненым. Майор. Волоса как лен. Недвижен.
— Ваш?
— Полковой. Новый. Только прислали его вчера.
— Тяжело?
— В голову и в живот.
— А где же полк ваш весь?
— А… его знает.
Наши батарейцы подменили носчиков, до господского двора. Кандалинцев им:
— Пусть на наших санях довезут до Либштадта, и сразу назад. Городок Либштадт, на скрещении шести дорог, пушечный дивизион беззаботно проехал вчера вечером. А если немцев туда допустить — у них все дороги.
— Павел Петрович, а ведь наш перебежчик — не соврал.
— Велел я его покормить, — проворчал Кандалинцев.
— А что наш комбат? И по рации не отвечает?
А — что весь дивизион?
От дальних зарев тоже чуть присвечивает. И глаза пригляделись в мути. Вон чернеет еще группка наших. Сюда.
И вон.
И вон.
Да, тут не постреляешь.
И вдруг: справа, спереди — да где наши 4-я, 5-я батареи! — густая громкая пулеметная стрельба.
И — крупная вспышка! вспышка! — за ними взрыв! взрыв!
Из смутного ночного брезга, из полного беззвучья — грянуло на 5–10 батарею сразу от леса справа, но даже и не минометами — а из трех-четырех крупнокалиберных пулеметов — и почему-то только трассирующими пулями. Струями удлиненных красных палочек, навесом понеслась предупреждающая смерть — редкий случай увидеть ее чуть раньше, чем тебя настигнет.
И сразу затем от того же лесу раздалось — «hur-ra! hurra!» — густое, глоток не меньше двести.
И бежали на орудия — валом, чуть видимые при мелькающих красных струйках.
От пушек звукнуло несколько ружейных выстрелов — и больше не успели. Красные струи перенеслись на левую, 4-ю, батарею — а 5-ю уже забрасывали гранатами. Вспыхивало, вспыхивало огнями.
Атака застала Топлева на дальнем краю 4-й батареи — вот! Готовились — сам их готовил, — а и сами не верили. Да целую ночь уже на струне,