В полутемном холле отеля никого не было, видимо, портье отлучился куда-то по своим делам. Я снял с доски ключ и направился в свой номер.
– Не торопись, Мартин, – раздался за спиной очень знакомый голос, – посиди со мной, поговори. У нас есть о чем поболтать… Ведь столько лет не виделись!
Я присмотрелся – в углу сидел человек, который когда-то был для меня дороже всех на свете.
– Слон? – вырвался у меня удивленный крик.
– Он самый, – кивнул учитель, – собственной персоной. Ну, здравствуй, Малыш! Как дела?
Роман Глушков
МАКАРЫЧ И ПУЛЕМЕТ
У всех патронов есть одно неприятное свойство – рано или поздно они заканчиваются. Чего нельзя сказать о зомби. Они продолжали идти с запада по шоссе и поодиночке, и толпами. А проходя мимо дома старика Макарыча, чуяли его присутствие, злились и испытывали неудержимое желание дотянуться до его глотки своими гниющими пальцами.
Поэтому с зомби у старика был разговор короткий. И шумный. Вернее, сам он с ними не разговаривал, за него это делал Печенег. После чего ходячие мертвецы умирали окончательно, а Макарыч сметал с пола гильзы и хмурился, глядя на то, как пустеют ящики с патронами.
Раньше ему нравилось жить рядом с оживленной автомагистралью. Макарыч с детства ненавидел тишину, от которой у него всегда противно звенело в ушах. А вид проносящихся мимо дома автомобилей и гул моторов, наоборот, его успокаивал. Но куда приятнее ему было выгонять поутру со двора свой рабочий грузовичок, вливаться на нем в нескончаемый поток машин и ощущать себя частью кипящей вокруг жизни.
К сожалению, однажды привычная жизнь закончилась. Вокруг стала царить одна лишь смерть, и дом у шоссе превратился в не самое лучшее место для проживания. Особенно для одинокого и больного старика.
– Ну вот и наступил этот проклятый день, – заметил Печенег, все еще разгоряченный после отгремевшего боя.
– День как день. Бывали и похуже, – буркнул в ответ Макарыч, вскрывая ломиком последний оставшийся у него ящик с пулеметными патронами.
– И что мы станем делать, когда они закончатся? – осведомился Печенег.
– Ты уже спрашивал об этом. И не однажды.
– Но ты так ни разу мне и не ответил.
– Если не ответил, значит мне просто нечего было сказать, – рассудил старик. – В любом случае мы оба знаем, что счастливого конца у нашей истории не будет. Сначала умолкнешь ты, а вслед за тобой и я… Ну что, остыл? Тогда готовься к чистке. Сколько бы там патронов у нас ни осталось, это еще не повод забить на гигиену.
Говорят, безумец не осознает того, что он безумен. Макарыч же отчетливо понимал, что рехнулся, ведь он целый год разговаривал с собственным пулеметом. А пулемет разговаривал с ним. И если это было не сумасшествие, тогда что? Но старик ведь и не отрицал наличия у себя проблем с головой. А раз не отрицал, означало ли это, что у него еще сохранились остатки разума?
Дабы почаще убеждать себя в том, что он не конченый псих, Макарыч каждый день читал книги и старался осмыслить прочитанное. Когда он усаживался в кресло с книгой, Печенег обычно помалкивал, отвернувшись и глядя из бойницы на улицу. Да и вообще нельзя было назвать его болтуном. Не затыкался он лишь в бою, а в остальное время говорил кратко и по существу.
Странное было дело: развешанные на стенах семейные фотографии с Макарычем не беседовали. Сколько он ни пытался заговорить с ними, жена и две дочери глядели на него со снимков такими, какими он их помнил – жизнерадостными и улыбающимися, – но ничего не отвечали. Зато бездушная железяка, которая только и умела, что плеваться свинцом, всегда была готова пообщаться со своим хозяином.
– Тоже стареешь, как я погляжу, – заметил старик, когда недавно разглядел на штоке газового поршня пулемета щербинку, которой прежде не было.
– Лучше за собой приглядывай, старый кряхтун, – ответил Печенег, разложивший перед ним на столе свои детали для чистки. – Не рожа стала, а сухофрукт. И кашель такой, что аж наизнанку тебя выворачивает.
– Кто ж спорит? Есть такое дело, – согласился Макарыч. – Если не зомби сведут меня в могилу, то проклятый кашель доконает, это уж точно.
Ну а что насчет рожи… К зеркалу он нынче подходил редко, только когда брился, а случалось это не чаще раза в месяц. Но всегда, сбривая бороду,
