шли за нами от начала до конца. Дети рождались во мраке, взрослели во мраке и умирали также во мраке. В густом, затхлом коконе мы взрослели и старели, любили и ненавидели, боролись и сдавались.
Наш город за это время научился жить по своим простым правилам. Система стала самодостаточной, замкнутой. Чтению и книгам в ней не нашлось места. Были, конечно, те, кто пытался возродить школы, оживить литературу, воскресить письменность и культуру. В замкнутом коробе всегда было недостаточно света, кислорода же было на порядок меньше. Головы гудели, а мозги начинали закипать после нескольких строк. Все было тщетно, усилия были напрасны.
Мы в одночасье разучились читать.
Система нашла выход, город выбрал свой путь.
На улицах с завидной частотой сейчас висят карты, знаки, указатели со стрелками, точками, пунктирами и крестами. Поворот сюда, поворот туда. Невозможно не понять. Остановки городского транспорта пронумерованы парой цифр. Первая – район города, вторая – улица. Город выстроен математически строго. Задана своя система координат. В столовой возле автоматов – картинки с блюдами, таблички; в заведениях, что предназначены для элиты – аудио сопровождение. Нравится картинка или сладко поет девичий голос – заказывай, кушай. Хлопаешь ладонью по кнопке, блюдо выезжает. Монетки, которыми платить за еду, проще картинок. Кругляш, а с двух сторон цифра.
Как же мы быстро сдались. Как же быстро серость пробралась в наши головы.
Через плечо заглянул шестилетний сынишка Нин.
– Папка, а что это у тебя такое?
– К-н-и-г-г-а, – спустя пять минут, я по слогам процедил необычное слово, что было старательно выведено чьей-то рукой на верхней крышке.
– Книга? – Нин бережно взял её из моих рук. Задержал дыхание и повторил мой маневр с раскрытием. – Ух ты, с картинками!
– Книга, – повторил я.
Где-то в глубинах мозга что-то потухшее и забытое зашевелилось, озарив искрами мир. Туманная дрёма, душившая и угнетающая, со сквозняком выпорхнула в коридор.
Сбежала, трусиха.
Ускакала, наездница. И не возвращайся больше.
Я громко и с удовольствием чихнул. Наверное, мой львиный рёв услышали на другом конце нашей тесной компактной улочки.
– Тут бумажка, пап, – сынишка протянул сложенный вдвое листок.
«Актобе» было написано сверху.
Уж своё то имя я мог прочесть.
Читал я в своей жизни всего несколько раз. За год приходилось прочесть хотя бы пару слов. Это конечно не так много, как в духовной семинарии. Там ребята по предложению осиливают. Во как.
Но и я не простой работник грибной плантации.
Я – власть.
Нужно соответствовать.
Я глубоко, буквально до гипервентиляции лёгких, вздохнул. Рубашка на груди предательски затрещала по швам, спина покрылась крупными наглыми мурашками. Сухими пальцами развернул бумажку.
Выдохнул, замер. Глянул на записку – будто уже и не листок перед мной расхристанный лежит, а так – разноцветное одеяло, сшитое из сотен отдельных миниатюрных кусков и огрызков. Квадратных и треугольных. Больших и маленьких. Зеленых, красных, где-то даже золотых и перламутровых – совсем удивительный цвет. Как хорошо замаскировались буквы. Мириады разноцветных закорючек умещались на жалком огрызке, заполняя все свободное пространство от края до края. Строка к строке, буква к букве. Какая поразительная экономия.
Полчаса я боролся с ровными, стройными буквами, вплетёнными в эту бумажку чьей-то искусной, старательной рукой.
Руку я узнал тотчас же. Не по почерку, нет. По настроению.
«Дорогой друг, мы ушли на поверхность. Все ваши сны – сюжеты книг. Я не вернусь. Читай. Теперь и ты сможешь видеть сны».
Я снова разрыдался. Теплая слеза скатилась по щеке и упала на письмо. Буквы моментально поплыли, расползлись, разноцветными прожилками покрыли пятачок.
Я улыбнулся.
И уже вечером с неутихающим за день трепетом в груди, раскрыл книгу. Сынишка сидел рядом, сжимая крохотными бледными ручками записку. Весь день с ней носится, непоседа.
Голова разболелась спустя десять строк. В голове методично застучали тамтамы, а перед глазами густым роем принялись носиться юркие острые звездочки. Ослепляющие звезды бога. Какой же тяжелый труд. Я прислонился к стене и закрыл глаза. Вот посижу так немного, отдышусь слегка и с новыми силами вернусь в книге. Тусклый, черно-белый пес, о котором я прочел в этих строках задорно вильнул хвостом, мотнул головой, сбросил ошейник и звонко