была приличной. Казалось бы, откуда там взяться камню? Небольшая, всего-то несколько квадратных метров площадью, его верхушка затаилась под толщей воды. В каком-нибудь серьезном порту ее бы давно убрали подводным взрывом. А в их небольшой деревне – ну какие здесь саперы? Тем более, все на пятьдесят километров в обе стороны береговой линии прекрасно знали фарватер, а пришлых из более далеких мест здесь не было. Кроме того, опытный моряк наверняка заметил бы легкую рябь над подводным рифом, безошибочно указывающую на опасное место. Управляющий баркасом либо не относился к таковым, либо слишком торопился попасть на берег. Будь он чуть удачливей, он бы проскочил мимо рифа, но Черт на дне, видать, повернулся и исхитрился достать своим Рогом ускользающую добычу. Катер проскрежетал правым бортом по макушке Рога, рулевой судорожно дернул посудину, да вот беда, не в ту сторону. ак что посадил корму как раз на Рог, поломав для полного счастья гребной винт. Катер застыл, слегка накренившись на борт, буквально метрах в ста от берега. С борта баркаса раздался слитный истошный крик ужаса.
– Чего они там так орут? – недовольно буркнул Диего. – Плавать, что ли, не умеют? Эй, там! – заорал он, – Не волнуйтесь, сеньориты, мы сейчас к вам приедем и всех вывезем. Укушенных среди вас нет?
Ответом ему был нестройный хор голосов на арабском. Люди на баркасе заламывали руки и показывали в воду.
– Точно, плавать не умеют – решительно заключил Диего. – Вот и в Италии точно так же, возле Лампедузы – прутся к нам в Европу из этой Африки, будто здесь всем бесплатную паэлью раздают. Набьются в лодку битком, как сардины, потом перевернутся, а плавать не умеют. По «Евроньюс», помнится, говорили, что там теперь рыбу возле острова ловить нельзя. Во-первых, все дно в потонувших лодках, сети рвутся. А во-вторых, кому она нужна такая рыба, на утопленниках откормленная. Прямо как у нас здесь, с Vida Dead. Я сейчас к Мартинесу. Орут. А чего орут, спрашивается. Хоть бы на испанском…
Ганс, знавший помимо родного немецкого еще и английский, согласно кивнул. Действительно, всем надо в Европу и, прежде всего, в Германию. А ни языка не знают, ни культуры. Нет, ну когда из той же Испании люди приезжают на заработки, это еще куда ни шло. Все же старая Европа. Вот и надо было держаться в ее старых границах. А так теперь понабирали туда всех, кого ни попадя – тут тебе и хорваты, и албанцы, и всякие литовцы, не говоря уже про турок. И еще «евро» этот. Лично ему, Гансу, и с маркой неплохо жилось. А еще, говорят, и другие бывшие советские республики пускать к нам собираются. Вроде, Украину. Тогда точно «шайзе». И все же эмигранты – это эмигранты, а дети – это дети. Может, если он спасет этих, кто-то спасет и его детей? Гансу очень хотелось на это надеяться, и поэтому, когда появился Диего и Мартинес, у которого хранилась последняя горючка, он решительно вызвался плыть вместе с Мартинесом на катер.
– Все же у меня курсы медподготовки бундесвера – объяснил он. – Я и сеньор Мартинес сначала съездим туда одни, я оценю ситуацию. Вдруг там и впрямь укушенные есть. Потом, если что, можно и всем остальным, – последнее он сказал Рико, который уже очутился тут как тут.
На пристань подтягивались и остальные жители Санта-Розы, как местные, так и осевшие здесь немногочисленные беженцы. Не так и много их вообще-то и было, после разгара VD. Люди на катере продолжали что-то кричать, но арабский не знал никто из вышедших к морю.
Мартинес с Гансом, тем временем сели в лодку, Мартинес отомкнул замок на цепи, и лодка бодро потарахтела к сидящему на рифе баркасу. Она уже преодолела две трети пути, когда на баркасе внезапно в большинстве своем смолкли крики, и над бортом появилась чья-то перебинтованная голова. Женский голос слабо произнес на испанском. Ганс понял только: «к берегу, к берегу, уходите, здесь…» – она произнесла что-то малопонятное, видно сильно ослабела. По-видимому, она лежала на дне баркаса, может даже и без сознания, и только этот ужасный крик привел ее в чувство. Собравшись с силами, она снова, уже громче, уже членораздельнее произнесла это слово. Услышав его, Ганс недоуменно нахмурил брови: она что, Толкиена перечитала? А вот Мартинес побледнел – это было видно даже на смуглом лице.
– Orca… dead orca…, – он судорожно заломил руль, пытаясь повернуть назад, но было уже поздно. Из-за катера величаво появился здоровенный плавник, обвисший на бок. Когда существо, которому он принадлежал, немного развернулось в воде, по-видимому,
Все произошло настолько быстро, что люди на берегу, собравшиеся посмотреть на спасательную операцию, только судорожно вздохнули. Разогнавшись, касатка ударила в борт уже начавшую поворачивать лодку. В дикой природе ее сородичи так таранили китов, вызывая у тех смертельные кровоизлияния внутренних органов. И, если даже серые гиганты ничего не могли противопоставить ударам массивного черепа, что уж тут было говорить о лодке. Оба человека вылетели из лодки, как камни из пращи и с громким плеском упали в воду в нескольких метрах. Мартинес как скрылся под водой, так больше и не появился. А вот Ганс показался на поверхности, что-то успел крикнуть… и тут же захлебнулся собственной кровью. Было видно, как она ударила фонтаном из его рта. Тварь, обогнувшая перевернутую лодку, практически перекусила его пополам. Вверх взлетела половина тела уже мертвого Ганса – касатка подкинула его верх, как опять же, в дикой природе ее сородичи подбрасывали тюленя. Все, что оставалось от Ганса, исчезло в пасти зверя. Так и не погрузившись в воду, касатка медленно поплыла к сидящему на рифе баркасу, ткнулась в него, будто проверяя на прочность, один раз, затем второй, уже сильнее. По-видимому, она ударяла куда-то не туда, или лодка прочно сидела на камне, но только баркас даже не шелохнулся. Быть может, какие-то сохранившиеся инстинкты диктовали ей бить только движущуюся добычу, и она не воспринимала в этой роли неподвижный катер, а может еще
