Общественные беспорядки оставляли юношу совершенно равнодушным. За белой железной дверью с предупредительной табличкой "не входить" распятая на операционном столе лежала его любимая – кроме этого не существовало и не могло существовать важных вещей.
Во Дворце криминалисты, по очереди взбираясь на чудовищно шаткую алюминиевую лестницу, изучали тот участок старинной мозаики, откуда вывалился столь фатально избравший время и место падения фрагмент. Сам кусок бережно упаковали в пакет и отослали в управление. Нарисованный мелом контур лежащего тела Тати огородили красной лентой. Из оцепленного здания строго по одному человеку, тщательно проверяя документы, выпускали рабочих и служащих.
Всё сходилось к тому, что имел место несчастный случай. На мозаичном панно было обнаружено ещё несколько слабо закрепленных фрагментов, которые к счастью своих жертв не дождались.
Люди отпугивают судьбу своими предположениями, догадками, планами и надеждами. Она уходит с тех дорожек, которые они успевают проторить своими проектами будущего и, как правило, поджидает их там, где ни одна озорная мыслишка проскользнуть не успела. Судьба – великий мастер неожиданности. Вот кто бы мог подумать, что Тати Казарова, которая воевала, не раз и не два рисковала жизнью, играючи уходила от опасностей, грозящих непосредственно ей, словит в голову осколок каменной мозаики? В собственном Дворце? После того, как десятки других людей: реставраторов, уборщиков, охранниц – десятки раз прошлись под этой самой мозаикой?
Кузьма пребывал в состоянии неестественного болезненного возбуждения. Он агрессивно отмахивался от предложений поесть или отдохнуть, находился на ногах несколько часов кряду, втуне мечась по больничному коридору и даже не выражая желания присесть, а при виде любого врача, санитара или иного медицинского работника преграждал ему дорогу и, нимало не заботясь о насущных делах этого человека, начинал требовать, чтобы ему немедленно сообщили, как проходит операция и что теперь сталось с Тати.
Заведующая больницей пригласила его к себе в кабинет и напоила чаем, тайком добавив в кружку сильнодействующее успокоительное. Переутомленный юноша уснул прямо в кресле, не допив и половины снадобья.
Операция длилась почти шесть часов; никаких утешительных прогнозов врачи не давали – повреждение мозга оказалось очень сильным – пока об этом говорили шёпотом, оглядываясь по сторонам, точно о добрачном нечестии высокородного юноши – сомневались, что Королева вообще очнется. Приглашенный акушер сделал Тати УЗИ плода – девочка не пострадала, но, конечно, была ещё слишком мала, чтобы появиться на свет.
Пробудившемуся Кузьме сообщили, что его супруга находится в реанимации и жизни её ничто не угрожает; о своих опасениях относительно возможного невыхода Тати из комы врачи предпочли пока умолчать.
Телевидение, хищные газетчики, политические союзники и противники короны… За информацией шли, точно нищие к храму, и каждую упавшую крошку обращали они в каравай, выпеченный по их вкусу. Всего два человека на свете безо всяких тузов в рукавах и камней за пазухой ожидали, когда Тати откроет свои глаза. Это были Кузьма и Алан. Один следил за новостями по радио и телевизору, другой – смотрел на лежащую с аппаратом ИВЛ любимую сквозь звуконепроницаемое окошко реанимационного блока.
10
Тати Казаровой на этот раз не повезло. Причем не повезло настолько, насколько только может не повести человеку, на голову которого с большой высоты падает тяжелый предмет. Если спросить врачей, имеющих дело с подобными травмами, то многие из них согласятся, что мгновенная смерть в таких случаях является наилучшим из исходов. Людей, с которыми судьба обошлась менее милосердно, ждет обычно многонедельная, а порой и многомесячная кома; у них случаются всевозможные параличи, часто происходит снижение интеллекта и полная потеря навыков самообслуживания – словом, ущерб, нанесенный функциям мозга, обрекает этих несчастных на унизительное полурастительное существование, когда человек становится обузой для родных и близких, а в некоторых случаях вовсе не способен выжить без аппаратов жизнеобеспечения.
Нейрохирургам удалось довольно успешно справиться с последствиями кровоизлияния, вызванного ударом, но из-за компрессионных повреждений мозгового ствола Тати оказалась полностью парализованной, и даже при условии восстановления самостоятельного дыхания у неё всё равно не было бы шансов на полноценную жизнь – с возвратом ясности сознания существование превратилось бы в изощренную пытку для молодой женщины, запертой в собственном теле практически без возможности взаимодействия с внешним миром.
Ребенка, которому надлежало пробыть в материнской утробе ещё около четырех месяцев, решено было не трогать. Врачи мудро рассудили, что если плод в сложившихся обстоятельствах погибнет сразу, то так тому и быть, а если беременность продолжит развиваться – правильным решением будет доступными современной медицине средствами помочь ребенку выжить в гибнущем теле матери.
Девочка жила. В палату Тати каждый день приходил акушер; он контролировал сердцебиение плода, его активность, измерял интенсивность кровотока в пуповине и тщательно записывал показатели.
В случае любых ухудшений предполагалось проведение кесарева сечения с последующим доращиванием недоношенного ребенка в инкубаторе.
