"процедуру воспроизведения". Этот без сомнения благородный жест, однако, не смягчил новой волны негативных общественных настроений против искусственной репродукции человека. Наряду с теми, кто сочувствовал родителям, пережившим гибель ребенка, находились и такие, кто едва ли не оправдывал действия преступников:
– А чего они сами на рожон лезут? Не приспособила ведь природа, чтоб у двух мужиков дети рождались! А эти – надо же! – особенные. Им приспичило. Вот и получили… Нет, ну… убивать, конечно, плохо…
– Интересно всё-таки: как скрещивают однополых людей? До чего наука дошла!
– Бесовское дело, как пить дать, и баба эта, Тьюри, сущая сатана, она волосы ещё так накручивает, будто рога на голове… Не годится невинные души губить, конечно, но как знать, вдруг в них черти вселяются, в этих детей, чтоб они как живые были, искусственным путем сделанные-то?
– Святая инквизиция возвращается, – с грустью констатировала сама Афина Тьюри в интервью, – невежество похоже на раненого медведя, который кидается на охотника, у которого есть ружьё; его сила в бесконтрольной ярости и бессмысленной жестокости. Мы, несущие свет знания, не имеем права отвечать невежеству тем же. Мы дождемся, когда всеобщее просвещение истребит его, как полуденное солнце – последнюю тень от одинокого столба в пустыне.
5
Стоя под дверью кабинета "сатаны" Онки испытывала противоречивые чувства. Она с детства питала настороженную иррациональную неприязнь к Афине Тьюри, но, как политик, как человек, осиянный доверием народа, понимала, что её личное отношение не должно ни коим образом повлиять на выводы относительно того, нужны ли стране дети, жизнь которых может начаться только в стенах клиники "Лотос". Онки Сакайо боялась быть предвзятой.
– Как же давно я ждала твоего прихода, – Афина сидела за столом, сложив одну на другую перед собой пухлые загорелые руки в золоте, и приветливо улыбалась вошедшей, – Ну, здравствуй…
Онки сразу бросилось в глаза, что Афина Тьюри почти не изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Но это не восхищало почему-то, а отталкивало, словно великолепно отреставрированный фасад здания, про которое знаешь наверняка, что оно прогнило насквозь. Онки тогда было четырнадцать лет, теперь ей – тридцать три. Она раздалась, отяжелела, под глазами легли первые усталые тени; кожа на лице, особенно на носу, становилась всё больше похожа на апельсин – покрывалась точками проявляющихся пор.
Афина – всё такая же. Шея мягкая, стекающая, как теплый воск, полные губы, плечи, лицо пухлое и упругое, как грелка – она выглядела вполне свежей ещё женщиной… И от неразрешимого противоречия между тем, что известно было о её возрасте, и тем, что представало перед глазами, слегка подташнивало. Онки не раз за последний год задумывалась о том, хочет ли она сама принимать "Пролифик". По возрасту ей рекомендован был приём препаратов первой фазы. Фолликулопротекторов.
Чем раньше женщина начнет терапию, тем более выраженным будет эффект. Врачи, однако, не рекомендуют перестраховаться, и заглатывать первую пилюлю слишком рано – препарат имеет ряд побочных эффектов, в числе которых (при длительном применении) повышение риска инфаркта, инсульта, раковых заболеваний. Человечество, совершенствуя медицину, непрерывно борется со смертью, с каждым новым открытием отбрасывая страшного противника всё дальше… Но он не сдается, и с каждым нападением становится всё более изобретательным. На смену побежденным болезням, являются другие – против которых ещё не успели заготовить оружие – и схватке этой, вечной схватке разума и смерти, не видать конца.
" Пролифик " несовершенен, и статистика это подтверждает. У каждой женщины есть выбор: принимать или не принимать, смириться с естественным старением, или бросить этот наивный и дерзкий вызов непобедимому сопернику – природе вещей… В молодости, будучи максималисткой, Онки не сомневалась, что она отважно выберет первый путь и, когда придёт её время, встретит неизбежное с гордо поднятой головой. Но по мере своего приближения к заветному рубежу, к развилке дорог, одна из которых – волшебная, Онки всё чаще ловила себя на мыслях, что, может, не так уж это и плохо – продлить свой женский век…
Она не уделяла много внимания внешности, по утрам проводила у зеркала в ванной не дольше двух-трех минут, необходимых для гигиены. Она не присматривалась к себе, не вглядывалась в кожу, изучая её тонкий причудливый рисунок, который с каждым годом становился всё чётче – будто кто-то прорисовывал его острым карандашом.
Однажды утром Онки вдруг заметила, что из зеркала на неё смотрит уже не очень молодая женщина. Щёки потеряли упругость и почти готовы были образовать складки, развеселый румянец погас, над бровями пролегла первая прямая, как горизонт, морщина задумчивости… Онки начала стареть! Это открытие оказалось настолько пронзительным и внезапным, что около минуты она бестолково разглядывала сама себя, будто видела впервые. Собственно, так оно и было. Красота никогда особо не заботила её, однако, кто смог бы остаться невозмутимым, обнаружив во время привычного утреннего туалета, совершаемого изо дня в день, своё начавшееся увядание?..
