Меня провожает весь дом – Юзефа, Поль, одноглазка Кики. Из всех окон машут соседи. Карман у меня набит, как подушка: все дали мне что-нибудь «на счастье». Юзефа – завернутый в бумажку кусочек какой-то сухой черной гадости («Это священное!»), Поль – морскую раковинку, мама – фарфоровую фигурку зайчика. Старая Хана принесла нам утреннюю порцию бубликов, и один из них, самый золотистый и пузатый, она просит меня положить в карман «на счастье».
От всей этой торжественности мое волнение все усиливается. У меня нет в голове ни одной веселой, смешной мысли! Одно трепыхание и страх!
Мы идем с мамой по улицам. Страх мой перед экзаменом все растет: меня даже слегка тошнит, и у меня начинает болеть живот – не сильно, а как-то тягуче, тоскливо. И совершенно непонятно, почему на улицах все – как всегда! У сквера стоит «халвишник»; его обступили мальчишки, они умоляют дать им облизать нож, которым он отрезает покупателям халву. Из часового магазина хозяин выбежал за ушедшим было покупателем, которого он боится упустить:
– Верьте совести! Себе в убыток: за три рубля семьдесят копеек отдаю. Берете?
В дверях галантерейных лавок приказчицы зазывают покупателей на разные голоса, выхваливая по-польски свой товар:
– Парасолики! Бутики! Кошули! Корунки! Встонжки розмаиты! (Зонтики! Ботинки! Рубашки! Кружева! Ленты разные!)
А я иду в институт на экзамен. Как на смерть… Хорошо папе писать про Муция Сцеволу – тот говорил с врагом, бесстрашно положив руку в огонь, рука горела, но Муций был спокоен! И про маленького спартанца тоже – лисица, которую он скрыл в складках своего платья, прогрызла и порвала ему когтями живот, но он ничем не обнаружил этого перед учителем в школе… так я же тоже не обнаруживаю! У меня живот разбаливается все пуще, я ведь молчу! Но экзамена я все-таки боюсь… Я тихонько пожимаю мамину руку, но у мамы рука холодная как лед, и, кажется, она боится за меня еще больше, чем я сама.
В писчебумажном магазине мама покупает мне карандаш и две тетради: одну в линейку – для русского и одну в клеточку – для арифметики. Узнав, что я иду экзаменоваться, лавочница ахает: «Ну, в добрый час! Счастливо!» – и дарит мне картинку. На ней изящная женская рука двумя хрупкими пальчиками держит пудовый букет роз и незабудок. Красота!
Но вот мы пришли. Длинное трехэтажное здание с безбровыми – без наличников – окнами. Окна до половины закрашены белой краской и похожи на бельмастые глаза базарных слепцов.
В вестибюле мы встречаемся с Серафимой Павловной Шабановой, Зоей и Ритой. Мама и Серафима Павловна встречаются сердечно – все-таки они подруги с детства, а что мужья ссорятся, ну, это их мужское дело. Добродушная толстушка Зоя тоже радостно меня обнимает. Рита, кивнув мне головой, убегает с какими-то девочками, с которыми она только что здесь познакомилась. Мы с Зоей идем вверх по узорной, словно кружевной, чугунной лестнице. На площадке я оборачиваюсь назад – мама стоит в вестибюле вместе со всеми остальными мамами и смотрит мне вслед. У нее в руках моя шляпка с двумя ленточками сзади. Шляпка подпрыгивает, ленточки дрожат – это у мамы от волнения трясутся руки. Бедная моя мама…
Мы с Зоей идем наверх. В двух огромных, сходящихся под прямым углом коридорах – широких, хоть на тройке ездить! – много девочек, всего больше маленьких, экзаменующихся в первый и приготовительный классы.
– Ты боишься? – спрашиваю я у Зои.
Она смотрит на меня своими красивыми безмятежными глазами:
– Ну вот еще… Чего же бояться?
– Вдруг срежемся?
– Мы с Риткой не срежемся! – уверенно говорит Зоя. – С нами сама Ирина Андреевна занималась… Каждый день ее к нам в Броварню возили и обратно в город увозили. И стоили, знаешь, эти уроки недешево!
– А кто это Ирина Андреевна?
– Не знаешь? – удивляется Зоя. – Учительница первого класса… Нет, мы не срежемся!
К нам подбегает Рита:
– Зойка, я места заняла. На первой парте!
– И для Саши?
Рита быстро шепчет что-то Зое. Но так громко, что я отчетливо слышу:
– Она же в другом классе будет. С жидовками…
В эту минуту раздается звонок – длинный, сверлящий воздух. Классные дамы и учительницы – их несколько человек – командуют:
– По классам, медам!.. По классам!
И разводят нас по классам.
Рита ошиблась – меня ввели в тот же класс, где и они с Зоей. Сижу, обалделая, растерянная… Почему я «с жидовками»? Почему мы все «медамы»?..
– Медам! – обращается к нам одна из учительниц. – Вы должны сидеть тихо, не переговариваться между собой, не возить ногами, не стучать
