– Надо говорить не «пьять», а пять…
Меня экзаменуют последней. Мне дают читать кусочек монолога Чацкого из «Горе от ума».
Я очень люблю «Горе от ума» – мы это читали с мамой – мне приятно встретить знакомые стихи. Я читаю их с удовольствием. Хорошенькая Ирина Андреевна (учительница Риты и Зои) слушает меня со скучающе-безразличной миной. Но учительница с желтым лицом и горячими глазами (ее зовут Анна Дмитриевна) смотрит на меня и одобрительно кивает головой. «Так, так… хорошо».
Потом меня спрашивают, что такое «французик», что такое «Бордо» и какие еще города я знаю во Франции. Я знаю их много – от Поля! – и перечисляю. Что значит «надсаживая грудь»? Что такое «вече»?.. С разбором я тоже справилась вполне прилично.
Не буду рассказывать о дальнейшем ходе экзаменов. Скажу только одно: как выяснилось потом, мы писали не ту диктовку, что все остальные девочки, и решали не те задачи, что они, а гораздо более трудные. Все шесть девочек, которые экзаменовались вместе со мной, отвечали, казалось мне, хорошо. Во всяком случае, ни одна из них не плела такой чепухи, как Рита Шабанова. У меня было впечатление, что все эти шесть девочек отвечали лучше, чем я, в особенности по арифметике.
Экзамен кончился, нам велят идти домой: списки принятых будут вывешены завтра.
На одну минуту мы – все семь девочек – останавливаемся на верхней площадке лестницы. Смотрим друг на друга.
– Не примут нас… – чуть слышно, почти шепчет Фейгель, тоненькая девочка с громадными грустными глазами.
– Почему не примут?
Фейгель устало улыбается и крепко жмет мне руку. Все мы прощаемся друг с другом и бежим вниз – к мамам. Бедные мамы – изволновались, измучились…
Первое, что мне бросается в глаза в вестибюле, – это Рита Шабанова, заливающаяся слезами на коленях у Серафимы Павловны. От рева, от икающих всхлипываний у Риты пошла кровь носом. Мама и перепуганная Серафима Павловна, запрокинув Рите голову, прикладывают ей к переносице платки, смоченные в холодной воде.
А Рита ревет в голос!
– Риточка, солнышко мое, да не убивайся ты так! Ведь неизвестно еще… Примут тебя, примут, рыбуленька моя… Поверь мне, уж я знаю!
Рита, плача, гудит низко, как басовая струна:
– Я сама не желаю!.. Нужен он мне, этот паршивый институт!..
Когда кровотечение из Ритиного носа прекращается, ей обтирают мокрым платком запачканное лицо, и Серафима Павловна предлагает:
– Давайте сейчас же в кондитерскую! Мороженое есть!
Мама отказывается – нас, наверно, ждет дома папа, – и мы прощаемся с Шабановыми. С Зоей я расстаюсь дружелюбно, она все-таки добренький теленок, но с Ритой мы еле прощаемся.
– Тебя тоже не примут, не воображай! – говорит она мне со злым торжеством. – Не примут!
– Почему? – невольно вырывается у меня.
– Потому что «потому» кончается на «у»! Из всех вас, кого отдельно экзаменовали, ни одной не примут! Мне сама учительница говорила, Ирина Андреевна, она знает… Не примут вас никого!
– Не слушай Ритку! – неторопливо журчит сдобным голосом Зоя. – Она от злости все врет… Ничего ей Ирина Андреевна не говорила!..
– Нет, говорила, говорила, говорила!..
Мы с мамой уходим.
Нас обгоняет шабановская бричка, и Рита, высунувшись, еще раз бросает мне:
– Не примут!
Мы медленно идем по улице. Я рассказываю маме все, как было, – весь экзамен, все, что спрашивали. Я рассказываю не так, как обычно, «не тараторно», а медленно, вдумываясь сама в то, что вспоминаю.
– Ты устала? – спрашивает мама.
Я отрицательно качаю головой. Дело не в том, что я устала. Конечно, я и устала тоже, но самое главное – я еще сама не могу понять ту печаль, ту горечь, к которой сегодня впервые прикоснулась моя душа.
На площадке лестницы, перед дверью в нашу квартиру, мы с мамой впервые за весь этот суматошный и напряженный день оказываемся одни. Вдвоем. Мы смотрим друг на друга и крепко обнимаемся.
«Запах мамы»… Все забывает человек, только не это… Потому что это – запах спокойствия, прибежища в беде. Запах, в котором растворяется оскорбительная горечь всего, что пережито мною в этот первый день самостоятельной жизни…
– Ничего не поделаешь… – шепчет мама. – Вот так оно и есть…
На следующий день в списке принятых в первый класс на букву «Я» мы читаем: «Яновская Александра». Это я. На букву «Ш» приняты Шабановы – Зоя и
