— Да, Сашка, чует мое сердце: останемся мы с носом.
Цыган в ответ только растерянно хмыкнул.
— Что хмыкаешь? Посуди сам: откроют они сейф, выгребут все оттуда и станут, думаешь, голову ломать, как с нами поделиться? Накося выкуси!
Сашка какое-то время молчал, потом не выдержал:
— Считаешь, плакала наша доля?
— Даже не сомневаюсь.
— Так это же нечестно. Вы богача раскопали, я Данилу с вами свел, а он нас побоку. Нет, как только явится, я ему скажу...
— Что ты ему скажешь? Да он тебе просто голову, как петуху, отвернет и — тьфу — на помойку выбросит.
— Что же делать?
— А может, нам поприжать этого старикашку? Ему все равно каюк, Данила живым не выпустит. Вдруг скажет, где у него есть еще золотишко.
— Головой рискуем. Гуляев, как пес, предан Даниле, сразу же донесет. Вот тогда уж точно каюк нам.
— А если и его в долю взять?
— Пустое дело, — махнул рукой Сашка.
Но Роману любой ценой нужно было посмотреть, что делается в доме: ему не давала покоя мысль, что Фурсов остался один на один с Гуляевым.
— Слушай, Сашка, давай так: ты постой у входа и никого не впускай. Скажешь, если что, нельзя, мол, Данила приказал, чтоб ни ногой. А я попытаюсь с Гуляевым поговорить. Мне-то бояться нечего. Если сболтнет Даниле — не беда. Мне с ним детей не крестить.
Соблазн для цыгана был велик. Он, ничем не рискуя, мог получить изрядный куш.
— Не дрейфь, — наступал Роман. — Ты же, в случае чего, в стороне. Тебя охранять вход никто не заставлял. Мне просто важно, чтобы никто не помешал вести разговор один на один с Гуляевым.
И Сашка не выдержал, отчаянно крутнул головой:
— Ах, была не была, давай!
— Вот и лады!
Не мешкая, Роман взбежал на крыльцо, осторожно прошел в сени и тихонько открыл дверь. В кухне, где он недавно прятался, — никого. Во второй комнате была тишина. «А вдруг эта заросшая образина что-нибудь сделала с Фурсовым?» И Роман, не таясь, распахнул дверь. Андрей Миронович сидел в центре комнаты на стуле, к которому крепко был привязан веревкой. Из уголка рта тоненькой струйкой текла кровь.
— Тебе чего? — вскочил Гуляев.
— Мне Кузьма Константинович велел присмотреть, чтоб ты тут мордобоя не устраивал. А ты, вижу, проявляешь инициативу.
Запросто произнесенные имя и отчество главаря возымели действие. Гуляев успокоился и ворчливо бросил:
— А чего с ним цацкаться? Все равно в расход.
— Ну, это не нам решать, — неопределенно ответил Роман, ощупывая глазами каждый предмет в комнате: чем бы оглушить этого верзилу? Железная кочерга, рядом — топор. Но как до них дотянуться, если этот цербер настороженно следит за каждым его движением? Вот он, словно чуя опасность, перешел поближе к печке. Справиться с ним голыми руками нечего было и думать. А Шяштокас через час-полтора даст команду окружившим дом милиционерам начать штурм. Кто знает, как поведет себя этот бандит. А вдруг у него инструкция — сразу же убить Фурсова? Мысль Романа лихорадочно искала приемлемое решение. Так, Сашка по собственной инициативе в дом не войдет и постарается никого сюда не впускать. Фурсову худо, надо избавить его от мучений. И Роман решился. Подошел поближе к двери, чтобы отрезать бандиту путь, и резким движением выхватил из-под рубахи револьвер.
— А ну, гад, развяжи человека!
Гуляев выкатил глаза:
— Ты что, сдурел? Ну-ка, убери пушку!
Роман понимал, что назад пути нет, — нужно заставить бандита беспрекословно подчиняться. Он прикрыл свободной рукой дверь, — чтобы, если придется стрелять, не так было слышно во дворе, — и властно приказал:
— Сядь! Если ты без моего разрешения шевельнешь пальцем, — стреляю. Понял, образина?
Смысл происходящего только сейчас начал доходить до сознания Гуляева. Да-да, он понял. В этот момент Фурсов негромко застонал.
— Гадина! — еле сдерживая себя, процедил Роман. — За что ты над стариком измываешься?
— Так я ж... мне же Кузьма Константинович приказал... Сказал, что его все равно пристрелим.
— Сперва твоего Кузьму Константиновича пристрелим и тебя заодно! А ну, ложись, сволочь!
Гуляев неловко бухнулся на пол всем своим огромным телом, а Роман, не отдавая себе отчета, зачем он это делает, подошел к печи, взял кочергу и так огрел бандита по спине, что тот взвыл от боли. Роман спохватился, отошел к двери, приказал:
— А теперь развяжи его.
Гуляев медленно поднялся, стал развязывать Фурсова. Тот уже открыл глаза и, молча наблюдая за происходящим, попытался улыбнуться Роману.
