Пили в столовой, недалеко от завода. Приходько из-под полы достал бутылку, второпях разлил, — и все тут же опорожнили стаканы. Григорий пьянел быстро, а когда появилась вторая бутылка, ничего уже не соображал.
Вышли на улицу, когда уже начало темнеть. Навстречу шел, попыхивая сигаретой, парень. Приходько остановил его и попросил закурить. Когда парень повернулся спиной к Григорию и Завальному, Завальный неожиданно ударил его кулаком в голову. Тот упал, но сразу же вскочил и стал спиной к стенке. Завальный повернулся к Лешковскому: «Ну что стоишь, Гриша! Не видишь — наших бьют!» И если у Григория еще хватило разума разобраться, кто кого бьет, то остановить себя он уже не смог и бросился с кулаками на парня. Сколько продолжалась драка, он не помнил.
Очнулся только на следующее утра в милиции. На следствии брал все на себя. Парень, которого избили, не мог помочь следствию — в темноте не разобрал, кто его бил. А Григорий из ложного чувства товарищества не решился сказать правду. Его арестовали. Суд остался в памяти на всю жизнь. И не только потому, что осудили его, Григория, а потому, что он впервые столкнулся с человеческой подлостью. Недавние собутыльники, особенно Завальный, с благородным гневом клеймили Лешковского. Григорий слушал их и не верил своим ушам. Получалось, что не Завальный первый ударил парня, а он, Григорий, не Завальный призывал бить человека, а наоборот. В душе Григория все переворачивалось. С одной стороны, ему хотелось вскочить и рассказать всю правду. Всю! И про то, как он был счастлив, почувствовав себя полноправным членом коллектива, и про то, как ему хотелось тогда немножко человеческого тепла, и про то, что вовсе не думал пить... С другой стороны, все еще оставалась надежда на некое чудо: а вдруг Приходько и Завальный встанут и скажут, что они оклеветали человека и теперь поняли, какие они подлецы.
Приговор суда Григорий выслушал, как во сне. Затем колония. У него нашлись силы закончить там десять классов. Выйдя на свободу, быстро нашел работу, встретил девушку. Скоро была сыграна свадьба. Григорий любил жену, работу. Все складывалось хорошо. Жена родила сына. Казалось, Григорий был счастлив, но его угнетало что-то смутное, тревожное. Долго не мог он понять, что это такое. Лишь позже разобрался — поведение жены.
Работа Григория была связана с частыми разъездами. Несколько раз приезжал он из командировки раньше обычного, но жены дома не заставал. Сын, как правило, в это время находился у ее родителей. Объяснения супруги были путаны и сбивчивы. Но Григорий не хотел думать об измене. И вот однажды...
Накануне Григорий возвратился из очередной поездки. Была суббота. В воскресенье вся семья отправилась в парк. Довольные, они возвращались домой. Вспомнили, что нужно купить хлеба и еще кое-какие мелочи. Григорий пошел в магазин, а жена с малышом — домой. Мужа в тот вечер она ждала долго, но так и не дождалась. Случилось, что в магазине Григорий встретил старого знакомого Владимира Дергая. Поздоровались, спросили друг друга о жизни. И вдруг Дергай бухнул прямо:
— Ты бы, парень, за своей леди получше присмотрел. А то стоит ей тебя проводить, как тут же бежит Кольку-музыканта встречать.
Все поплыло перед глазами Григория. Он слышал, что жена еще до знакомства с ним встречалась с этим Колькой. Так, значит, не обманывало его чутье! Лешковскому хотелось куда-то бежать, что-то бить, крошить, кричать. А перед глазами — улыбающееся лицо Дергая. Что было дальше, Григорий вспоминал, как в каком-то кошмарном сне. Он бил это лицо сначала кулаками, а когда Дергай оказался на полу — ногами. Его пытались удержать, но он вырывался и снова бил. Даже в дежурной комнате милиции Григорий никак не мог успокоиться.
На следующий день Лешковский был арестован. Затем суд, колония. Жена писала, спрашивала, что случилось. Но даже на суде Лешковский не сказал, за что избил Дергая. На письма жены отвечал односложно, объясняя все случайным стечением обстоятельств. В колонии он хорошо трудился, все заработанные деньги отправлял семье, решил спокойно во всем разобраться, а потом уж принимать решение. Медленно тянулись годы наказания. Но Григорий работал, терпеливо ждал. Наконец, свобода. Можно и домой. Правда, жене он писал, что возвратится через месяц. Так надо было.
И вот он в родном городе. Пока добрался домой, стемнело. В окнах квартиры света не было. Значит, жена еще не пришла. Стал ждать. Правда, Григорий мог пойти к ее родителям, хотелось поскорее увидеть сына, ведь он наверняка там. Но не пошел. Годы переживаний научили его сдержанности. Нет, не зря он задумал проверить жену. Сейчас самый раз. Не может же она в рабочий день сидеть допоздна у родителей. Григорий ждал. Все меньше и меньше оставалось прохожих на улице. Гасли огни в окнах. Город постепенно успокаивался. Он прижался спиной к шероховатой, чуть теплой стене строящегося здания. Вдали, со стороны проспекта, показалась пара. Нет, рассмотреть, кто идет, Григорий пока еще не мог. А пара приближалась. Вот она завернула во двор. Теперь уже не оставалось никаких сомнений: шла жена в сопровождении мужчины. Через несколько минут в окнах его квартиры вспыхнул свет.
Первым желанием Лешковского было пойти за ними следом. Но он снова сдержался и вошел в строящееся здание. На ощупь, придерживаясь руками за стену, начал потихоньку подниматься по лестнице. На третьем этаже подошел к проему окна, глянул и чуть не вскрикнул: в его квартире, посреди ярко освещенной комнаты, жена целовалась с мужчиной. То был Колька-музыкант.
Григорий стремительно спустился вниз, пересек улицу, вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, остановился у двери своей квартиры, нажал на кнопку звонка. Сколько прошло времени, Григорий не знал. Но вот за дверью послышались легкие шаги, приглушенные голоса. Резко щелкнул замок, и из прихожей упал на площадку свет. Не сознавая, что он делает, Григорий шагнул через порог. Увидел расширенные от ужаса глаза жены, Кольки. Слышал ее невнятный лепет: «Колька пришел взять какую-то книгу». Блуждающий взгляд Лешковского скользнул по стенкам, задержался на еще не убранном диване. Григорий машинально подошел к шкафу, зачем-то открыл его, потом резко повернулся и, не сказав ни слова, вышел из квартиры. Теперь уже навсегда...
