— Успокойся, — протянул к нему руку Турсен, — Ты же упадешь.
И это его замкнутый, скрытный сын… Что его так изменило?
— Сядь! — приказал он ему.
Урос сел на постель и поставил костыли рядом с собой.
— Теперь говори.
— Конь должен быть моим, — произнес Урос со страстной решимостью.
— На земле есть и другие лошади, — осторожно заметил Турсен.
— Но только один Джехол! Нет подобного ему!
Турсен некоторое время молчал и думал: «Да. Как же все люди похожи! Сотни наездников я знал, и для каждого из них именно его лошадь была самой лучшей, несравненной лошадью на земле. Конечно, для человека, который привязан к своему коню — это естественно, но для Уроса?»
— Почему ты ничего не говоришь? — воскликнул тот, — Ты же лучше всех знаешь, что Джехол самый отважный, самый умный, самый быстрый и прекраснейший конь в мире!
— Вчера, у реки, когда к тебе привели Джехола, мне показалось, что ты так совсем не думаешь…
— Тогда я его совсем не знал…
И Урос рассказал Турсену о том, что случилась вчера вечером. А Турсен слушал и опять вспомнил того черного коня, которого он убил, и опустил голову. Он почувствовал сильнейшую жалость. Кого он жалел? Своего сына? Себя самого? Лошадей? Всех людей на свете? И почему вдруг? Потому что это было такой сложной вещью — жить? Невероятно сложной…
Урос замолчал. Турсен поднял голову и спросил:
— Цена Мокки?
— Деньги за невесту. Дом, земля и все, что нужно для начала.
Урос боязливо взглянул на Турсена, который задумчиво смотрел в пол. Его молчание показалось Уросу целой вечностью.
— Хорошо, — наконец решил Турсен, — Хорошо… О цене за невесту я сам поговорю с Аккулом. Дом? Мой дом в Калакчаке все еще стоит, и моя земля тоже при нем. Им хватит.
Уросу вдруг стало стыдно. Отец столько решил для него сделать, а ему самому казалось, что он этого совершенно не заслуживает.
— В Калакчаке? — переспросил он, — А ты разве сам не хотел… в один прекрасный день?
— Этот день, сын мой, еще не настал. Он еще очень далек! — воскликнул Турсен.
«Никогда еще я не совершал более правильной вещи — довольно подумал Турсен, — О чем тут можно говорить, когда моему сыну так нужна моя помощь? И он всегда будет в ней нуждаться, всегда…»
А Урос взглянул на отца и подумал: «Как моложаво он выглядит!»
— Ты знаешь… Там, в Калакчаке, — заговорил Турсен задумчиво и тихо, — Ведь там дом твоей… — он опустил голову. Урос ничего еще не знает. Как он мог забыть? Но с его возвращения случилось столько всего…
— Я тебе не сказал, — продолжил он, — твоя мать. Она умерла.
— Предшественник мира сообщил мне об этом, в ту самую ночь на кладбище кочевников, — ответил Урос, — Мир ее тени!
— Мир ее тени, — медленно повторил Турсен, — Она была хорошей женщиной… Лучшей, чем я, в своем безразличии, думал о ней.
Он хотел было и дальше говорить о мертвых, но Урос нетерпеливо прервал его.
— Мир ее тени! — и схватил костыли.
— Ты куда, сын?
— Хочу дать ответ Мокки, и как можно скорее.
— Иди! — воскликнул Турсен, — Иди!
Урос, мгновенно развернувшись, собрался было выйти, но на пороге он оглянулся, вернулся к отцу, благодарно склонился над его плечами и поцеловал их. Но возле двери ему пришлось обернуться снова, потому что Турсен окликнул его и приказал:
— Закрой за собой дверь! И скажи Рахиму, что он должен ждать меня снаружи, как обычно!
Халлал
Праздничный банкет в честь Осман бея и победителя Шахского бузкаши был перенесен на неделю позже. Сотни приглашенных должны были приехать на этот праздник, и многие из них совсем издалека. Кроме того, необходимо было время, чтобы для такой оравы гостей приготовить целые горы еды, овощей, сладких осенних фруктов, забить стадо баранов. Мясники, повара, пекари, и прислуга необходимая на кухне — все должны были быть здесь и работать, не покладая рук. А ковры, матрасы, богато расшитые подушки и праздничная посуда? Все нужно было подготовить.
Наконец этот великий день настал и утром Турсен, после своего обычного обхода конюшен, поскакал туда, где должен был состояться праздник.
В имении это место называли — «Озеро высокочтимых». Вероятно, это название шло еще со времен деда Осман бея. Во всяком случае, это именно он приказал построить там большой четырехугольный бассейн, наполняемый водой из бесчисленного множества каналов и ручьев текущих поблизости. И тогда же он приказал посадить вокруг него длинные ряды буков, чинар и тополей, которые теперь превратились в высокую, шелестящую стену. Здесь, между водой и деревьями, на густой, зеленой траве, в течение уже трех поколений справляли самые важные праздники этого имения, да и всей провинции Маймана.
По прибытии на место, Турсен нашел там целую армию прислуги, которая была занята последними приготовлениями перед праздником. Кругом суетились люди, одни приносили букеты цветов, другие наполняли кувшины водой, третьи еще раз проверяли, насколько верно расставлена посуда и расстелены ткани. Нужно было еще выудить из воды бассейна опавшие листья и ветки, которые плавали на его поверхности. Работой были заняты все. Вокруг бассейна, на небольшом отдалении, были разложены самые красивые и дорогие ковры провинции Маймана, а на них шелковые матрасы, покрывала и подушки, квадратные и круглые, сияющие яркими красками и искусной золотой вышивкой.
Под деревьями тоже расстелили ковры и покрывала, чтобы гости, во время полуденного зноя, могли прохлаждаться в тени, потягивая дым из серебряных наконечников кальянов, пробуя изысканные сладости из молока и фрукты.
«Да-а… Вот это праздник! — восхитился Турсен, — Какая роскошь!»
Но тут он спросил сам себя, преисполнившись горького отчаянья: «Почему не в честь Уроса устраивают этот праздник? Как несправедлива судьба!»
И какой-то голос, который был и чужим, и в то же время очень знакомым, тихонько сказал: «О, если бы Урос победил, то ты сам давно бы уже умер от зависти и злобы»
А Турсен неуверенно запротестовал: «Нет, это неправда. Неправда! Я стал совсем другим человеком! Аллах свидетель, он видит мое сердце насквозь».
А странный голос рассмеялся, как колокольчик, и возразил: «О, не пытайся обмануть меня, великий Турсен. Аллах действительно знает правду. И она в том, что ты стал другим человеком именно потому, что Урос проиграл, а проиграл он из-за того, что ты так сильно желал ему этого!»
Главный смотритель Осман бея, седой, полный и добродушный человек, подъехал к Турсену. Они были старыми, хорошими друзьями, и потому тот закричал Турсену еще издали:
— Мир тебе, напарник моей юности!
— И тебе! — ответил Турсен, — Я как раз восхищался твоей работой. Ты и правда превратил «Озеро высокочтимых» в то, чем оно должно быть согласно своему имени.
— Ах, ты слишком великодушен! — заскромничал старый смотритель, чуть розовея от гордости, — Я недостоин такой похвалы.
Их лошади пошли бок о бок вдоль длинного борта бассейна.
